***
А когда выключается в комнате свет,
и лишь звёзды с луной остаются в окне,
словно в детстве за тенью следя на стене,
мы не знаем, не ведаем, сколько нам лет...
В этом царстве ночном без фальшивых зеркал,
без навязчивой честности календарей, –
ты летишь среди звёзд в колыбели своей,
как когда-то давно безмятежно летал.
Ты летишь в первородном, забытом тепле,
над сияньем уральских ночей ледяных,
над цветною поляной тюльпанов степных,
над судьбою, ещё не открытой тебе.
И такая далёкая песня слышна,
и далёкий единственный голос такой,
и такая защита небес над тобой,
что уже никакая судьба не страшна!..
***
Бережёного, Бог – так меня бережёт –
не велит на кисельный ходить бережок.
Крепко держит в Своей справедливой руке –
"Не проси!.." – не пускает к молочной реке.
Не пускает ни к барским столам, ни в Кремли,
не меняет мои пятаки на рубли.
Отклоняет пути от лавровых венцов,
от лавровых венцов, шутовских бубенцов.
Посылает мне весть, чтобы я не вздыхал,
чтобы манны небесной напрасно не ждал...
Посылает врагов, а ещё дураков,
погляди, да сравни: ты-то сам – не таков?
Не скупится, полынною брагой поя, –
чтобы мёдом мне жизнь не казалась моя,
чтобы холод земной пробирал до костей...
Видно, я у Него из любимых детей...
ПЕСОЧНЫЕ ЧАСЫ
Над серебряной рекой,
на златом песочке...
Народная песня
В той ли колбе старинной,
где ночью и днём –
кто-то время бросает
и вертит вверх дном...
Вместе с ним нас бросает
и вертит весь век,
и уже мы не знаем –
где низ, а где верх,
чтo пылит нам в глаза
из любого угла –
золотой ли песок,
или прах и зола?..
Это Бог запечатал
в стеклянный острог
до последней песчинки
отмеренный срок.
В той игрушке старинной
до времени Он
запечатал концы
и начала времён,
где мы будем мотаться
в пространстве пустом,
не оставив следов
на песочке златом...
Анатолий Салуцкий «ПЕРВЫЕ УЧЕНИКИ» И «ВЕРНЫЕ РУСЛАНЫ»
Перечитывать литературно-критический раздел журнала "Огонёк" конца 80-х годов прошлого столетия полезно и поучительно.
На фоне нынешнего, за редким исключением, обзорно-рекламного состояния художественной критики, отчасти выродившейся в словесную эквилибристику и конкурс эрудиций, огоньковские публикации смотрятся интеллектуальным пиршеством. Разумеется, это относится не ко всем авторам того периода. Была среди них некая ремеслен- ница, самозвано нарёкшая себя евангельской Марфой, которая пеклась о столь многом, что сама себя одёргивала: "Не пора ли остановиться?" и которая, подобно "белым колготкам", снайперски отстреливала оппонентов "Огонька". Была титулярная критикесса, прибывшая из Харбина и нашедшая приют в редком жанре литературного фельетона, которая, по её личным признаниям, с конца 60-х выполняла заказы на публичное осмеяние неугодных писателей и продолжила это сомнительное дело в "Огоньке", очень вольно обращаясь с фактами, вплоть до обнародования сплетен, услышанных от писательских жён в литфондовской поликлинике. Фельетон! – всё дозволено. Был задиристый критик, литературный бретёр с острым, лихим, едким пером. Но основную ударную силу, конечно, составляли концептуалисты Бенедикт Сарнов и Наталья Иванова. Сегодня перелистывать их статьи приятно – независимо от того, в какой мере разделяешь тогдашнюю позицию авторов. И даже забывая, с каким ожесточением огоньковские перья терзали тебя самого.
