"Мати пресвятая Богородица, помоги нам и помилуй!" – мысленно взмолился я. Впереди зимняя ночь и двести километров пути во мгле. Но странное дело, я нисколько не обмяк сердцем, не испугался, но руки мои словно приковали к рулю. Я и про Авося с Небосем забыл, этих коварных братцев, что толкнули меня в отчаянную переделку и вдруг, в самый отчаянный момент, отступились и дали стрекача. Вон они, оставя позади машинешку, мчат наперегонки, зажав бородёнку под мышкой. Но, почуяв мою обиду, вдруг повернули обратно, заскочили в наш тёплый кузовок и, уютно устроившись в темноте, принакрывшись неприбранной волоснёю, прошептали, задрёмывая: "Вовка, не робей, всё лабуда… Всё будет хорошо". "Ну и ладушки… Бог не выдаст, свинья не съест", – ответил я братцам, повеселев. Дружно – не гузно, а врозь – хоть брось. А я-то на помощников своих уже собрался поклёпы строить.
Тут фары встречной машины ослепляюще ударили по стеклу и в крохотные полыньи в мохнатом куржаке я увидел в последний момент, что еду по встречной полосе, и едва успел отвернуть. Стало ясно, что мы обречены, отступать некуда, ночевка на морозе грозит нам гибелью, ибо в это проклятое либеральное время, когда даже сердечные люди, напуганные неожиданными переменами, приноравливаясь к обстоятельствам, чтобы уцелеть, не обмануться, не угодить в ловушку сутяги, процентщика и бандита, невольно коченеют душою, придавливают добрые порывы и с опаскою глядят друга на друга, чтобы не угодить впросак; потому бесполезно ловить редкую в ночи машину. Метель вновь разгулялась и гудящей стеною с ветром обрушилась на наше шаткое убежище, чтобы схоронить под снегом; значит, все враждебные силы настроились против нас и пошли войною; это бесенята, трубя в кулак и завывая по-волчьи, кинулись под мои колёса, чтобы сбить под откос. Я взглянул на жену и по окоченевшему, напряжённому лицу понял, что она всё знает; и вместе с тем порадовался, что она не впадает в истерику, не костерит меня, не льёт слёз, но молча переживает вместе со мною.
В этой снежной крутоверти, будто с завязанными плотно глазами, наощупку, подхваченные ветром, мы парусили меж небом и землёю, и время остановилось для нас. Порой вспыхивал луч встречных фар, иль обгоняющий грузовик, шарахаясь от нас, ненадолго разбавлял темь, и я, не успев испугаться, выправлял курс, снова вставал на свою ледянку, на этот неверный путик, который вёл к дому. Порою тормозил, когда совсем терял направление, жена выбиралась в метель, выскребала в наморози небольшой глазок, который тут же мутнел, покрывался глянцем, – и так же молча заползала внутрь. "Мати Пресвятая Богородица, – взывал я к Всемогущему доброму Сердцу, – помоги и помилуй нас". И странное дело, с каждой верстою крепло во мне убеждение, что ничего с нами не случится.
