– Машину оживить, не курицу ощипать, – согласился Сережок, задумчиво охлопал себя по карманам, ища спички. Лицо у него собралось в кукишок, посинело, а нос набряк, принял фиолетовый цвет. – Вовка, всё лабуда! И куда спешить? К завтрему сладится и будет всё тип-топ… Я курицу зарублю, бабка щей натомит под сковородой.
– Само не сладится…
Хлопнула дверь, заскрипели мёрзлые ступени крыльца.
– Едем-нет? – крикнула жена.
– Айн момент, – откликнулся я и, чтобы оборвать допрос с пристрастием, деловито зашагал во двор к соседу.
А на воле уже всё посерело, небо слилось со снегами, и там, над вершинами елинников, где западать солнушку, чуть пролилось желтушной водицы. Наверное, прав старик: куда соваться к чёрту на рога в самую-то ночь. Вдруг застрянем по дороге: мороз, темень, метель, в машине старуха, малые детки, долго ли до беды? И никого в помощь не кликнуть. Но какая-то настырность сидела в груди, словно нездеш- няя сила двигала мною, заставляла искать выхода, будто ночёвка в своей избе уже была за караулом, который не впустит за порог и заставит мучиться до утра на заулке. И свой вроде бы дом, а уже заперт на замки и тяжёлые засовы до следующей весны.
В амбаре у Сережка в груде всякого хлама, невольно копящегося у всякого прожиточного человека, отыскали связку ремней. У скупа не у тупа – есть где взять. Вроде бы и лишнее, притащенное с деревенской свалки, из заброшенных колхозных мастерских, иль поднятое вовсе на дороге, – всё находит своё место у соседа. Да и что сказать: запас спину не тянет, еды не просит, авось когда-нибудь сгодится. Особенно если износу вещи нет, не гниёт и не трухнет: потёр, поскоблил, сварил, припаял – снова служит. Угодили под руку ремни от тракторов и газонов, легковушек всяких фасонов от "Волги" до "Запорожца", – но только не от "Нивы". Взяли подходящий по рисунку привод, примерили, отсекли лишнее, стянули скобой, натянули на шкиво. Жидковато на погляд и страшновато – а вдруг лопнет? Я поставил батарею, включил зажигание, нисколько не веря в успех нашего замысла. А мотор чихнул раз-другой, вздрогнул… и вдруг завёлся. Ну не смех ли, братцы мои: весь белый день проверялись моё терпение, нрав и норов, а тут, когда времени светлого осталось с воробьиный носок, – машина вдруг оживела, взревела натужно, заплямкала железными суставцами, прогоняя по сосудам бензиновый жар.
"Ура-а-а!" – невольно вскричал я.
