Каору впервые появился перед мамой за три года до твоего рождения. Она в то время изучала японскую литературу в аспирантуре Колумбийского университета в Нью-Йорке. Однажды мамина подруга пригласила ее на цикл концертов, которые устраивались в зале университета. В третьем концерте должна была петь меццо-сопрано, известная по выступлениям в Метрополитен-опере, но за неделю до концерта она попала в аварию и сломала ногу, и ее заменили японским контртенором. Это был Каору.
Он исполнил всю объявленную программу. Пораженные точностью исполнения зрители не жалели аплодисментов. А во втором отделении он пел в более высоком диапазоне, чем вызвал восторженные возгласы слушателей. Его голос не был мужским, более того, он вообще был не похож на голос человека. Он так легко и свободно брал высокие ноты, что казалось, внутри у него – синтезатор: нажмешь на клавишу – и зазвучит. Сам певец словно был механизмом. Наверное, он казался американцам еще одним чудом японской электроники, потому что один из зрителей восхищенно закричал: «Хайтек войс мэйд ин джапан!»[2]
Голос Каору свел маму с ума. Он поверг в прах маминого кумира Фреди Меркьюри, чьи записи она слушала на компакт-дисках. Ее сердце сжал в руках этот японец. Он стоял перед ней и исполнял незатейливые песенки двухсотлетней давности, произведения, где не было ни бита, ни крика. Не успел концерт закончиться, как она выбежала из зала, купила цветы и пристроилась к очереди в гримерку. Ей хотелось во что бы то ни стало хоть одним словом выразить ему свой восторг. Подруга подшучивала над ней: «Ты опять без ума от голубого».
Она вложила в букет записку со своим адресом и телефоном, может быть, это и помогло, через три дня мама приняла приглашение Каору поужинать. Они сидели друг напротив друга в итальянском ресторане на Четвертой улице, и мама помнит, как от смущения паста застревала у нее в горле. Каору засыпал маму вопросами. Где она родилась, где росла, почему изучает японскую литературу, что собирается делать через два года, что любит в Америке, что ненавидит, откуда родом ее японские предки – он задавал ей эти вопросы, будто хотел проверить, насколько она подходит для той роли, в которой он хотел ее видеть.
Когда они встретились во второй раз, Каору пригласил маму к себе в номер и поцеловал. Она удивилась: «Так ты не гей?» – «Был бы геем, жилось бы проще», – ответил он. Из жалости или нет, но мама ответила на желание Каору и отдалась ему.
