— Украсть она, во всяком случае, не могла, — тем же суровым тоном проговорила Даша, — а если Валя и взяла что-либо съедобное, не предназначенное для неё, то она немедленно отнесет это на место. Хотя я убеждена, что она ничего не брала.
Что-то бесконечно уверенное было в выражении голоса и лица молодой девушки, когда она говорила это.
Все еще красная от волнения и смущенная Валя подняла голову и встретила взгляд направленных на нее глаз гувернантки. И столько сочувствия и ласки и сожаления прочла в этих глазах девочка, что не выдержала и с рыданием кинулась на шею Даше, далеко отбросив на стол тщательно скрываемый ею до сих пор под передником предмет, оказавшийся ничем иным, как большим ломтем черного хлеба, густо посыпанным солью.
— Вот какие это омары! — сквозь душившие ее всхлипывания, прорыдала она.
Вадим сконфузился ни на шутку.
— Кто же мог думать, что она так глупо поступит, будет прятать всякую дрянь как какое-нибудь сокровище, — промямлил он, не без смущения покидая комнату девочек.
— Убирайся, скандалист этакий! — крикнула ему в след Полина, — и показала нос в след брату, мельком взглянув на Дашу.
Заступничество гувернантки озадачило девочек. Валю оно растрогало и поразило; Полину поразило, и только, но обе сестры почувствовали впервые, что они не правы в отношении их молодой наставницы, которая всей душей стремится к ним на встречу.
— Вы за меня за-а-аступились… Вы мне… по-поверили, — всхлипывала Валя… — и… и… и… наклеили нос этому дурра-аку Вадьке и это-ого я вам не за-абуду никогда! — лепетала она сквозь слезы, прижимаясь к груди молодой девушки.
Даша поспешила разуверить девочку, что менее всего она желала «наклеивать нос» Вадиму. Она просто не поверила его обвинению, потому что никак не может себе представить, чтобы такая большая и в сущности славная девочка могла сделать что-либо предосудительное, дурное…
Пока она говорила, тщательно приглаживая льняную голову Вали, последняя внимательно глядела на нее исподлобья заплаканными мокрыми глазами.
— Так вы мне верите, мадемуазель, значит? — произнесла она тихо, чуть слышно.
— Как же я могу вам не верить, дитя мое, ведь вы меня ни в чем не обманули! — искренно вырвалось из груди Даши.
— A нам никто не верит… Даже мама. A про Вадима и Натали и говорить нечего! — произнесла Полина, тоже подходя к Даше, — а дурного мы ничего не сделали сегодня… Мы хотели кушать и взяли хлеба из буфетной. Разве это так дурно?
Большие черные глаза Полины застенчиво и нерешительно заглянули в добрые глаза молодой гувернантки. И снова горячая волна жалости хлынула в сердце Даши. Эти бедные девочки были, действительно, не виноваты ни в чем. Безалаберная жизнь в доме, излишнее баловство матери и рядом с ним грубое отношение к ним сестры и брата, — все это не могло способствовать развитию добрых начал в маленьких душах.
