– Володя, ты помнишь, как осенью 1969 года мы были вместе с тобой в колхозе в Лодейнопольском районе?
– Помню.
– Ты помнишь, как однажды утром, еще до работы, я созвал собрание?
– Помню.
– Ты помнишь, о чем шла речь на том собрании? Володя Шаров – хороший парень, и он прекрасно помнит то собрание: оно слишком отличалось от занудных говорилен, на которых ему довелось присутствовать. Он мнется, краснеет, долго молчит и наконец, опустив глаза, отвечает мне сдавленным голосом:
– Не помню.
Мне, Гилелю Бутману, сидеть, а ему, Володе Шарову, работать. Каждому свое. И я его понимаю. Вероятно, на его месте и я поступил бы так же.
– Пригласите свидетельницу Парелу Цинковскую!
Дверь в зал открывается, и по рядам проходит легкий шелест. По проходу идет, дробно выстукивая каблучками, красивая длинноногая девушка с рассыпающейся по плечам копной темных волос. Коротенькая юбочка не достает до коленок, яркая кофточка обтягивает ладную фигуру, медальон на тонкой цепочке свисает с округлой белой шеи и ложится в ложбинку между упругими грудями.
Я не вижу ребят, сидящих у меня за спиной, но, кажется, я слышу легкий стон. Хоть и сионисты, а все же мужчины.
Парела, в прошлом стюардесса гражданского воздушного флота, а ныне продавщица универмага в Риге. Судья предлагает ей опознать среди обвиняемых того гражданина, который заходил в пилотскую кабину во время рейса Ленинград-Рига 19 февраля 1970 года. Свидетельница медленно обводит нас глазами. Еще раз. Нет, она не может никого опознать. Дверь закрывается за Парелой Цинковской. Прости меня, прекрасная полячка, что я паровым катком прошелся по твоей судьбе…
Вслед за бывшей стюардессой в зал входит пилот самолета. Еще идя по проходу к свидетельскому пульту, он внимательно осматривает нас.
– Вот этот товарищ, – говорит он очень дружелюбно, показывая на меня, и улыбается. Простой русский парень. Может быть вспомнил ту самую бутылочку вина, мой подарок, которую, надо думать, они дружно раскупорили после окончания рейса. Это не суровый общественный обвинитель на самолетном процессе – летчик Меднаногов. Этот не научился еще играть. И его улыбка, и обращение ко мне "товарищ" показывают, насколько он верит в тюльку, что мы хотели убить пилотов.
В качестве свидетеля выступает русский сослуживец Лассаля Каминского, которому Лассаль давал читать "Эксодус". Адвокат Лассаля, пытаясь доказать, что его подзащитный распространял сионистскую литературу вовсе не для того, чтобы склонять читателей к выезду в Израиль, решается применить театрально-психологический прием:
