Первая глыба, пахнув на странный, словно коленопреклоненный, красный камень спертым дыханием, проплыла мимо. «Обязательно пропусти одного, лучше даже двух», – сказал Вардан. Так, прошел второй. Теперь – пора. Мальчишка расстегивает сумку и выскакивает на тропу. О Боже, сила твоя со мной! Из распахнутой сумки летят, рассыпаясь, под серые морщинистые колонны колючки-ежи. Взмах руки, другой, третий! Лучники, вопя, мечут стрелы с высоты в крутящегося под ногами слонов мальчишку. Но попасть трудно, он маленький и верткий. А слоны уже ревут от боли: в подошвы впились сотни ядовитых жал, ступни горят, боль затмевает разум животных быстрее дурманного напитка. Цепь распадается, слоны поворачивают назад, к проходу, сминая выходящую из-за поворота пехоту; они сталкиваются лбами, опрокидывают один другого. Ущелье запечатано: погонщик третьего в цепи слона ударом молота убил зверя, спасая свою никчемную жизнь.
Лопаются подпруги, переворачиваются башенки, увлекая за собою лучников. В суматохе можно уйти – самое время, им не до него! Но внук Овсепа продолжает швырять колючки, их еще немало в сумке. И разбрасывает их до тех пор, пока гибкая серая змея, окольцованная медными браслетами – сверху, под самыми бивнями, не сбивает его с ног, размозжив о преклонивший колени над тропой красноватый камень. Дед – откуда он здесь? – заглядывает в глаза и показывает на север, где полощется на синем горном ветру серебряное знамя с крестом и парящим над ним хищноклювым орлом…
…Нет блага выше, чем жизнь. Полвека Тер-Багдасар утверждал это, а сейчас готов просить паству отпустить ему грех невольной лжи. Он, несущий сан священника, заблуждался: высшее благо – смерть. Но умирать нельзя. Низко, почти над скалами, висит солнце, большое и багровое. Ласковое тепло ползет по лбу. Прощай, солнце. И подожди немного, не прячься. Ты уйдешь и придет тьма, а с тьмою – смерть. А умирать нельзя.
Священник вырос в этих краях и знал их не хуже Писания. Да что там, лучше! Сын пахаря, волею Божьей ставший пастырем малого стада Христова, он не учился в Эчмиадзине, и благородные древние книги стояли на полке, так и не открытые ни разу со дня смерти прежнего тертера. Но, воистину, для верящего суть выше образа. Жители предгорных сел верили своему наставнику, ибо он был одним из них и умел без лжи облегчить страдания жизни земной.
Здесь все было знакомо Тер-Багдасару. Узкое ущелье с тропою на перевал в далеком детстве было излюбленным местом игр. Ведь здесь водились змеи! Мальчишки ловили их. Лучше всего в тот миг, когда вспугнутая, ненавидяще шипящая живая лента, вытянувшись в струну, кидалась вперед. Тогда и проверялось, мужчина ты – или мокрый лаваш. Удар палкой влет! Еще один – по уже сбитой! И – каблуком по треугольной, в желтых точках, голове. Тогда о смерти не думалось: даже змеи, умирая, словно продолжали игру. Они крутились, извивались, жили, а когда, наконец, затихали, став прямыми и спокойными, все равно казалось, что это лишь притворство.
