Путешественники также не встретили ни одного индейца, и Тиммонс не мог найти этому объяснения. Он сказал, что если они когда-либо и увидят еще одного индейца, то это будет очень скоро, но что намного лучше для них сейчас не быть преследуемыми ворами и нищими.
К седьмому дню Данбер уже слушал Тиммонса только наполовину.
Когда они плелись последние мили, лейтенант все больше и больше думал о том как он прибудет на свой пост.
III
Капитан Каргилл покусывал губы и теребил что-то языком внутри рта, его глаза останавливались в одной точке, когда он концентрировался на чем-то. Луч прозрения на его лице сменился недовольным взглядом.
— Еще один потерян, — вслух пробормотал он. — Проклятие!
В удрученном состоянии капитан взглянул сначала на одну стену своей сырой комнаты, потом на другую. В ней абсолютно не на что было смотреть. Помещение было похоже на тюремную камеру.
— Комната, — подумал он с сарказмом. — Чертова конура.
Каждый использовал это выражение хотя бы месяц, даже капитан. Некоторые еще дольше. Он говорил это без стыда прямо перед своими подчиненными. А они не стеснялись в выражениях перед ним. Это не было в порядке вещей, шло не изнутри, не от злобы. Просто это была маленькая отдушина, добрая шутка в кругу друзей. Это место действительно было проклятым. И это было плохое время.
Капитан Каргилл позволил своим рукам свободно упасть вдоль тела. Он сидел один в своей тусклой проклятой конуре и слушал. Снаружи было тихо, и сердце Каргилла тоже стучало тихо. При нормальных, обычных условиях воздух снаружи мог быть заполнен звуками шагов, голосов людей, идущих на смену дежурному. Но никто не дежурил уже много дней. Даже обычные работы по Форту были заброшены. И капитан ничего не мог с этим поделать. Именно это его унижало.
Он слышал ужасающую тишину этого места и знал, что больше не может ждать. Сегодня он вынужден будет принять меры, которых он так опасался. Даже если это будет означать позор. Или окончательное разрушение его карьеры. Или самое худшее.
Он вытолкнул слово «худшее» из своих мыслей и тяжело поднялся на ноги. Идя к дверям, он с минуту в рассеянности теребил пуговицу на мундире. Пуговица оторвалась, оставив на мундире кусок нити, и покатилась по полу. Каргилл не собирался искать ее. Все равно ему нечем было бы ее пришить.
Когда капитан вышел на улицу под слепящие лучи солнца, он представил один единственный раз: фургон из Форта Хэйс благополучно добрался и стоит сейчас здесь, во дворе.
