Одна рука Пэтси свисала к земле. Другая лежала поперек тела, словно Пэтси пыталась прикрыться. Но прикрываться уже не было смысла. Глаза ее, как и рот, оставались открытыми. Пэтси Эдкок никогда бы не позволила себе находиться в такой некрасивой позе. Она потеряла все свое обаяние и даже не казалась хорошенькой. Она вообще едва напоминала саму себя. Пэтси выглядела мертвой.
Даннерман отвел взгляд. Надо думать о другом. Им нужно похоронить Пэтси, а значит, придется копать могилу. Надо будет выставить сторожевой пост, чтобы возможное нападение не застигло врасплох. Что делать, если оно произойдет, он не знал; юрты никак не могли защитить обороняющихся. Тем не менее какой-то план должен быть; бесполезный или нет, его нужно придумать и постараться осуществить.
Вместе с тем в нем зародилось и рвалось наружу что-то еще. Не мысль. Боль. Глубокая и сильная, которой он никогда прежде не испытывал и с которой не знал, как справиться. Рано или поздно ему придется выпустить ее…
Но не сейчас.
Как только они перешли ручей, Даннерман бережно опустил тело Пэтси на землю и начал раздавать указания.
— Мартина нужно положить в одну из юрт, Розалину в другую. Джимми Лин займет сторожевой пост, а Пэт поищет что-нибудь, чем можно выкопать могилу.
Его внимательно выслушали. Никто не возражал против того, что он взял командование на себя. все разошлись, но не повиновались. Джимми первым делом поспешил к своему драгоценному костру и, лишь убедившись, что огонь не погас, и добавив веток, отправился на поиски инструмента. Розалина просто отказалась уходить в юрту; и Пэтрис вытащила для нее матрас. Потом появился Джимми с двумя плоскими деревяшками, пригодными для рытья, и они с Даннерманом взялись за работу. Пэт и Пэтрис молча одевали Пэтси. Разговаривали мало. Говорить было не о чем.
Рытье могилы заняло больше времени, чем они рассчитывали, хотя Пэт и Пэтрис и помогали мужчинам выгребать разбитую прутьями землю. Даннерман не знал, сколько прошло минут или часов. Он был рад, что делает что-то, потому что боль все сильнее и сильнее рвалась наружу. Когда они достаточно углубились, и работать вдвоем стало неудобно, Даннерман выскочил из ямы, предоставив Джимми заканчивать. Перед ним встала проблема: как быть, если умерла третья часть той, кого ты любишь?
Начавший коченеть труп у края могилы — это Пэт. Да, конечно, не та Пэт, с которой он совсем недавно занимался любовью, но все же Пэт, неотличимая от той самой живой женщины, с которой он играл, разговаривал, делил радости и огорчения. Нет, в этом не было никакого сомнения. Когда тот, кого ты «любишь» — он впервые употребил это слово, — когда тот, кого ты любишь, умирает, ты должен чувствовать боль. Даннерману было больно, очень больно. Но каково же при этом видеть двух двойников этой любимой женщины, живых, здоровых и помогающих копать могилу.
