Бабушка покачнулась, почти упала на скамейку, плакала и крестилась… Агафья глядела на сына дикими глазами и махала растерянно рукой…
— Путаешь! Пустое! Врешь… Ты не в своем уме, — повторяла она отрывисто.
— Ей-Богу, мама… Правда, бабушка…
— Не может быть! Ты обознался!
— Тебе причудилось в темноте…
— Да нет же, мамушка… Он… рыжая борода… Ведь я же знаю… Говорил со мной, заикался… Держал меня за голову руками… Плакал…
— Ах, Боже мой! Где же он?! Что же ты нас не кликнул… Куды он пошел? Да правда ли!.. Путаешь ты, врешь… Говори, куды он пошел?!
И, не слушая больше слов мальчика, обе женщины, как были в одних платьях, выбежали на двор… Но нежданного гостя и след простыл… На улице было тихо, никого не видно… Только мороз сильно давал себя знать.
Агафья выбежала за ворота, метнулась туда-сюда… Где-то поблизости у соседей раздался выстрел и гулко пронесся в тишине. Этими выстрелами в сибирских городах и селах мирные обыватели пугают по ночам воров, дают знать, что не спят и караулят свои дома… Собаки залаяли во всех концах.
Молодая женщина схватилась за грудь и вбежала стремительно в избу…
— Что же ты не позвал, не кликнул?! Это не ребенок! Это бревно бесчувственное!
Бабушка сидела около внука и расспрашивала его сквозь слезы.
— Не гневи Бога, Агаша… Молиться надо… Оставь Кешу! Ну, что же? — обратилась она к мальчику. — Как он? А ты ему что?.. Говори скорее… Сначала говори…
Кеша вопросительно взглянул на мать… Та кивнула головой и прислонилась к стене.
— Говори сначала…
Мальчик рассказал все по порядку. Когда мама дала ему хлеб и сало, он выбежал на двор, прошел в закутку и выглянул в окошко. Тихо было, на небе звездочек тьма, и снег яркий, белый… Только и видно было небо да снег… А под окно ему посмотреть и невдомек. Смахнул он снег с подоконника, положил сало, положил хлеб, хотел уже идти, как вдруг его схватила чья-то рука… Он испугался до полусмерти и крикнул… Верно, не слышали. Хотел еще крикнуть громче, а руки ему зажали рот и голову охватили, и кто-то говорит так жалобно: «Молчи! Молчи, милый Кеша! не пугайся… Молчи…»
— Мама, бабушка, я его сразу признал… рыжий… заикается…
— Признал, дитятко… Как не признать-то?! Кровь заговорила, — прошептала старушка и залилась слезами.
— Ой, не верится, маменька! Кеша, да неужто правда?..
— Правда, мама. Плакал он… Меня гладит по голове… а сам плачет… Говорит все: «Милый да милый… молчи… не пугайся».
А ты что же? — спросила Агафья, и лицо ее озарилось улыбкой, которой давно уже не видали домашние, и в глазах мелькнула живая радость.
