Семен Васильевич зажигал елку, стрелял из игрушечного пистолета, кричал из какой-то свистульки петухом, потом садился за дребезжащее фортепиано и изо всей силы играл всегда один и тот же марш. Он только и знал эту пьесу.
Дети выходили в залу, но тут под взглядами Агнии и в присутствии Татьяны Петровны они чувствовали себя чужими и стесненными, были тихи и застенчивы. Елка догорала, гостинцы делились между детьми…
За стеной был милый «кабинет». Только перешагнуть порог — и свободнее дышалось, веселее лились разговоры, подымались веселый смех и шутки… Дети с радостью уходили в любимую комнатку.
Туда Татьяна Петровна приносила тарелки с колбасой и хлебом, кружки с чаем, — там происходило угощение.
В этом же самом кабинете, помимо забав и веселья, не раз решались и серьезные дела босоногих ребятишек.
В долгую жизнь «советника» множество было таких случаев, где он горячо вступался за детей.
Идет он по улице, а сам на встречных ребятишек посматривает: то драку уличную разнимет, то на няньку, которая худо держит ребенка, прикрикнет, то по голове малыша грязного погладит и леденец ему сунет…
Вся «босоногая команда» долго вспоминала, как «советник» отобрал рыжего Андрея от дяди-лавочника. Случилось это так.
Все дети стали замечать, что Андрей худеет, бледнее, жалуется на головную боль, приходит иногда с опухшими от слез глазами… На все расспросы Семена Васильевича: «Что с тобой, Андрюша? Здоров ли ты?» — «Ничего… Здоров», — было ответом.
Только раз пришел он хмурый и молчаливый… Дети стали возиться в кабинете, задели Андрея… Он вскрикнул.
— Что с тобой, говори сейчас? — серьезно спросил Семен Васильевич.
Вдруг Андрей повалился на диван и зарыдал, да так страшно, так громко с горькими причитаниями:
— Моченьки моей нет… Ой, убьют… убьют они меня… Боюсь я… боюсь!
Семен Васильевич принес воды, сел на диван, обтирал сырым полотенцем лицо несчастного мальчугана, поил его и уговаривал; он расстегнул ворот его рубашки и отшатнулся: все худенькое тело несчастного мальчугана было в синяках и царапинах.
Старик понял все. Дети молча, с ужасом смотрели на товарища, в горьких рыданиях которого слышались жалобы на сиротскую долю, на людские обиды и на нестерпимую, жгучую боль избитого тела.
— Тогда-то дяденька и отобрал Андрюшку, — рассказывали потом ребята. — Пожаловался на лавочника судьям. А судьи лавочника наказали: впредь не дерись так!
Андрей долго жил у Семена Васильевича, пока тот не устроил его в хорошую картонажную мастерскую.
