В лифте Гарри мельком взглянул на своих сопровождающих и уставился в пол. Поездка из аэропорта показалась ему похожей на кошмарный сон; тяжелое впечатление усугублялось молчанием обоих полицейских. Но все же у него была возможность подумать и попытаться понять, что происходит.
Ему было известно, что восемь дней назад выстрелом из окна близлежащего дома был убит кардинал-викарий Рима — это преступление американец мог бы сравнить с убийством президента или какой-то другой чрезвычайно высокопоставленной персоны, — но, как и миллионы других людей, он знал лишь то, о чем рассказывало телевидение и писали газеты. Можно было предположить, вернее, даже сделать логическое заключение о взаимосвязи этого преступления и взрыва автобуса, при котором погиб Дэнни. Особенно если учесть смысл и настроение того сообщения, которое тот надиктовал на автоответчик брата. Как-никак он был священником и работал в аппарате Ватикана, а убитый кардинал занимал в церкви очень видное место. И полиция, несомненно, пытается понять, имеется ли на самом деле связь между убийцей кардинала и теми, на чьей совести лежит подрыв автобуса. Такой вероятности исключить нельзя. Но почему они решили, что он может что-то знать об этом?
Видимо, полицейские находятся не в лучшем положении и пытаются ухватиться за любую подвернувшуюся соломинку. Тем более что столь дерзкое преступление свершилось на глазах у многих тысяч присутствовавших на площади и миллионов телезрителей в их городе. А это значит, что каждый шаг расследования находится под самым пристальным наблюдением средств массовой информации и потому получает еще более сильный общественный резонанс, чем это было бы в ином положении. Лучше всего, решил Гарри, смирить свои чувства и постараться самым подробным образом ответить на все вопросы, которые ему будут задавать. Он не знал ровным счетом ничего, кроме того, что сам намеревался сообщить, и полицейские скоро в этом убедятся.
— Когда вы стали членом коммунистической партии, мистер Аддисон? — осведомился Роскани, наклонившись вперед и глядя в блокнот, лежавший перед ним на столе.
— Коммунистической партии?
— Да.
— Со всей определенностью заявляю, что не состою в коммунистической партии и никогда в ней не состоял.
— Как давно вступил в нее ваш брат?
— Я не знаю, вступал он в нее или нет.
— Вы отрицаете, что он был коммунистом?
— Я не отрицаю ничего. Но ведь он был священником, а за такое, если я не ошибаюсь, отлучают от церкви.
