— Как — мою статью? — недоумевающе посмотрел на него Слободкин.
— Так. Ты фронтовик. Хотят люди твое слово слышать — об успехах завода и вообще…
— Какие люди?..
— Народ, товарищ Слободкин. Массы.
— Вы, очевидно, что-то напутали…
— Ничего не напутал, все точно: в воскресном номере Волжанки должна быть твоя статья. И не волнуйся, пожалуйста, писать тебе не придется. Я уже все подготовил. Вот — от первой до последней строки, — Тарас Тарасович развернул веером перед Слободкиным целую пачку листков, сверху донизу исписанных мелким кудрявым почерком.
— Читать будешь? Или доверяешь? Ты учти, я в этом деле собаку съел. За кого хочешь могу! За рабочего? С хода! За колхозника? Пожалуйста! За директора нашего скажут — и за него напишу. Писал уже один раз…
— А за себя? — холодно спросил Слободкин. Тарас Тарасыч слегка покраснел, но тут же нашелся:
— Я, дорогой, хоть и являюсь одним из передовиков производства, но все-таки, как говорится, пока не та фигура. Им все имена подавай! Симуков величина, видите ли, еще малая, фигуры не имеет. Но без Симукова ни туды и ни сюды. Так что не ты первый, Слободкин, не ты последний. Давай, подписывай. Я должен еще самому показать.
Какому самому, Симуков не сказал, но было в этом слове столько многозначительности, что упрямый Слободкин должен был тут непременно дрогнуть и сдаться. Но он смотрел на Тараса Тарасовича широко открытыми, удивленными глазами и молчал.
— Не понимаю, ничего не понимаю… — устало и как-то равнодушно сказал Слободкин после паузы.
— Чего не понимаешь? Чего? — с трудом сдерживая себя, чуть не крикнул Симуков.
— Кому и зачем нужно такое?
— У нас все на энтузиазме народа держится. И мы обязаны энтузиазм раздувать любыми средствами, любыми силами. И печатью тоже. Разве это так трудно понять?
— Я, наверно, никогда не пойму такого. Энтузиазм, говорите? Но зачем же его раздувать? Да еще любыми средствами! Тут уж не энтузиазм получится, а ерунда какая-то…
Слободкин был убежден в своей правоте и пытался хоть в чем-то убедить Симукова. Но тот чем дальше, тем становился упорнее. Видя, что все его доводы не производят впечатления, Тарас Тарасович пустил в ход самый главный, на его взгляд, самый веский:
— Тебе, Слободкин, такое доверие оказано, такая забота проявлена, а ты не ценишь хорошего отношения.
— Вы о чем?
— Подумай как следует.
— Станок доверили? Спасибо. Огромное.
— Не притворяйся дурнем. УДП получил? Ты знаешь, кто и как его выхлопотал?
