— Не понял… а город откуда? — спросил я.
— А хрен его маму знает, — ответил Федя, вздохнув, — Тут все на месте — города, деревни, заводы, что угодно. А вот людей нет.
— Я ворон видел.
— Зверье есть. Даже медведей хватает с волками. И еще кое-кто есть. А людей нет, — ответил он.
— А куда они делись? — вконец озадачился я, — Вымерли?
— Вымерли бы — хоть кости бы остались. Нет и все. Словно съехали неожиданно. Причем давно. Ты из какого года сюда? Из двухтысячного попал?
— Ну да…, - окончательно растерялся я, — А ты?
— А мы все из двухтысячного. Кто сегодня попал, кто вчера, кто десять лет назад, — а все из двухтысячного. Впрочем, кого-то, кто попал раньше, чем за десять лет, я не встречал. Видать, недавно Отстойник открылся для посещения.
— Погодь, погодь, — прервал я поток непонятного гонева, — А вас тут много?
— Ну… в Углегорске тысяч уже семнадцать-восемнадцать, наверное. И в других городах живут. В окрестностях. На область тысяч пятьдесят наберется, как я думаю.
— И все из двухтысячного?
— Ага. Только дни разные. В какой день ты сюда попал, в такой и оттуда провалился. Сегодня двенадцатое октября там было?
Он ткнул перемазанным в масле указательным пальцем в потолок машины, словно подразумевая, что я свалился сюда с небес.
— Двенадцатое, — осторожно подтвердил я.
— А я сюда три года назад попал, четырнадцатого ноября. Двухтысячного.
— Не наступило же еще…, - растерялся я.
— Это у тебя не наступило, — снова ухмыльнулся он, — А у меня еще как наступило, три года назад.
— Погоди, погоди, — попробовал я зайти с другой стороны, — Ты что, хочешь сказать, что в двухтысячном в стране тысячи людей пропали? Десятки тысяч? И никто не чухнулся?
— Не, не так, — покачал он головой. — Все было не так.
— А как?
— Есть у меня один профессор знакомый, он как раз все это дело изучает, так он говорит, что пропадает людей немного. А вот вариантов действительности, из которых они пропадают, бесконечное количество.
— И…
— И все они, кто провалился в двухтысячном, сыплются сюда. Как в помойку. Он так и говорит, что мы в помойке времен и миров. Поэтому и Отстойником назвали вроде как.
— А тут же жил кто-то? Они-то где? — чуть не закричал я, чувствуя, как извилины начали заплетаться веночком вокруг мозга.
— А вот этого не понял никто, — сказал он, — Тут по календарям, машинам, станкам и прочему — сорок восьмой год. Одна тыща девятьсот сорок восьмой. А если смотреть по тому, насколько все это состарилось, то получается, как понимающие люди говорят, что оно все без присмотра было лет пять-семь, не больше. А то и меньше.
