Наконец он первым спросил:
— Ты получила мою телеграмму?
— Да. Спасибо.
— Разве тебе не интересно знать, как у меня идут дела здесь, в Нью-Йорке?
— Очень интересно. Как у тебя идут дела здесь, в Нью-Йорке?
— Слушай, да тебе совсем неинтересно!
— Интересно! Я хочу знать о тебе все.
— Тогда почему не спрашиваешь?
— Ты сам расскажешь, когда захочешь.
— А тебе все равно, не так ли?
— Что все равно?
— Чем я занимаюсь.
— А… Нет, совсем не все равно. Хотя да, все равно.
— Очень мило с твоей стороны!
— Понимаешь, мне не важно, что ты делаешь. Важен только ты сам.
— Как это — я сам?
— Ну, какой ты сейчас. Или какой в городе. Или еще где-нибудь. Я не знаю. Вот так.
— А знаешь, Кэти, ты такая дурочка. Твой метод никуда не годится.
— Мое что?
— Твой метод. Нельзя же так прямо, не стесняясь, показывать мужчине, что ты от него практически без ума.
— А если так и есть?
— Да, но об этом нельзя говорить. Тогда ты не будешь нравиться мужчинам.
— Но я не хочу нравиться мужчинам.
— Но ты ведь хочешь нравиться мне, да?
— Но я тебе и так нравлюсь — или нет?
— Нравишься, — сказал он, покрепче обнимая ее. — Чертовски нравишься. Я еще больший идиот, чем ты.
— Ну тогда все в полном порядке, — сказала она, запустив пальцы в его шевелюру. — Или нет?
— Странно, что у нас все всегда в полном порядке… Кстати, я хочу рассказать тебе о своих делах, потому что это важно.
— Честное слово, Питер, мне очень интересно.
— Словом, ты знаешь, что я работаю у Франкона и Хейера и… А черт, ты даже не понимаешь, что это значит!
— Понимаю. Я посмотрела в справочнике «Кто есть кто в архитектуре». Там о них пишут очень приятные вещи. И еще я спрашивала у дяди. Он сказал, что они в архитектурном деле стоят выше всех.
— Еще бы. Франкон… он величайший архитектор в Нью-Йорке, во всей стране, возможно и в мире. Он спроектировал семнадцать небоскребов, восемь соборов, шесть вокзалов и еще Бог знает что… При этом, разумеется, он старый надутый осел и мошенник, который проложил себе дорогу лестью и взятками… — Он резко замолчал, открыв рот и вытаращив глаза. Он совсем не хотел такое сказать, никогда не позволял себе даже думать так.
Кэтрин спокойно смотрела на него.
— Да? — спросила она. — И что?..
— В общем… э-э-э… — Он запнулся, поняв, что по-другому говорить не может. А если может, то только не с ней. — В общем, так я его воспринимаю. И ни капельки его не уважаю. И счастлив работать у него. Понимаешь?
— Конечно, — тихо ответила она. — Ты честолюбив, Питер.
