Он готовит место для гаража. Сначала надо выкопать яму, а потом установить крепкие наружные стенки. В руках легкая титановая лопата, очень острая, а черенок ее приятно шершав. Ладони чувствуют тепло дерева. Теплом дан старт нужной работе. Он вонзает лезвие в пожухлую траву, откидывает ком, это совсем нетрудно. Работа идет споро. Вот уже он углубился почти на метр, после очередного взмаха поднимает глаза и видит: невдалеке стоит его линкольн большая песочная ящерица на чуть согнутых лапах, а в нем на месте водителя прикрытая матовой пленкой глубокая глазница в светлой голове рептилии - сидит Аида Николаевна без очков. Черты ее лица приобретают отчетливость, то опускается боковое стекло - медленно уплывает под скуловой костный нарост влажная пленка. Ее близорукие глаза окружены полувидимыми кружевами морщинок, и брови, ведь у нее есть акварельные брови в отсутствие лаковых экранов очков, немного подняты вверх; на границе резкости и размытости пробивается линия рта, и эта неопределенность сгущена на полуконтрастной пухлой нижней губе и четкой изящной выемке на бугорке верхней; овал лица тройственен: мягкий подбородок и щеки дают три независимых полукружия, такое триединство придает сходство с семейкой лепестков, выпавшей из укрытия крупного цветоложа голландской розы и потерявшейся на нежданной свободе, но не распавшейся на отдельные составляющие, одинокие растительные пластинки без роду и племени, а так и оставшейся лежать триединым конгломератом перехлестывающихся заполненных цветочных окружностей, сохранившим тем самым память о своем элитном происхождении; и нет никакой видимой дисгармонии в этих наполненных смыслом линиях, проявленных высокой фотографической печатью сна и отчеркнутых настоятельно ждущими штрихами аккуратного носа, переходящего в слегка притушенную носогубною складку, так плавно по периметру составного овала лица опять возвращается взгляд к чуть удивленным бровям. Это Аида Николаевна, и она в первый раз улыбается, глядя на Игоря-Егора.
Между тем он уже достаточно вкопался в землю. Лишь голова торчит на уровне перечеркнутой редким травяным париком поверхности, и он опускает ее вниз: здесь большое помещение в земле, твердые глиняные стенки окружают пространство, здесь пусто, сыро и сумерки, но он знает, что необходимо опять начать копать в левом дальнем углу. Оттуда надо попасть во второй подземный этаж, где будет нечто очень важное. И он идет туда, и с силой опускает лопату, и еще, еще, и так много раз - это совсем не трудно, надо лишь синхронизовать свое дыхание со взмахами рук. Вот уже готова лесенка, плотные складки-ступеньки которой составляют единое целое со светло-коричневыми глиняными стенками, он спускается вниз, здесь светлая комната, а посередине нее, под яркой до рези хирургической лампой, стоит странный белый эмалированный сундук с верхней крышкой в виде медицинской ванночки, где, чуть прикрытые киселеобразной зеленоватой влагой, распластали разнокалиберные щупальца сгустки темной крови; с трудом откинув от себя ванночку-крышку и расплескав на земляной пол эту кровавую давленую вишню, он открывает сундук, но там лишь листок бумаги с написанным фиолетовыми чернилами текстом. Игорь-Егор пытается вникнуть в текст, однако, буквы в этом тексте вроде бы и русские, но и не русские, и совсем не понятные, ногастые своенравные жучки, никак не складывающиеся в слова. Он берет этот лист, опять тепло, суховатое тепло кожи, и поднимается наверх.
