Я выключила камеру. Для съемки здесь было темновато. Все сгрудились, разглядывая антиквариат. Что-то завораживающее было в этом дремучем гиганте.
Потом папа направился к комнате. Председательша – к кухне. Они почти синхронно распахнули ведущие туда двери. И почти одновременно воскликнули.
– Ох, ни хрена себе! – присвистнул папа.
– Божечки мои! – выдохнула председательша. Такого никто из нас, конечно, в своей жизни не видел! Кухня от пола до потолка и от балкона до двери была за
валена холщовыми мешками. Одни были набиты туго, другие казались полупустыми. К плите и мойке вел узенький проход.
В комнате картина была примерно такой же. Только мешочные залежи были явно скромней. Зато изобилие свернутых в рулоны холстов. Картины разных форматов громоздились одна на другую. А когда места на стенах уже не хватало, художник стал складывать их на полу. Здесь же мольберт. Неубранная кровать с серой свисающей простыней. Несколько стульев и шкаф.
Мы, оглушенные, топтались в прихожей. Пройти в комнату, осторожно переступая через предметы, было еще реально. Но кухня была вопросом закрытым.
– Ну, тут нам работы на месяц, – придя, наконец, в себя, по-деловому изрек отец.
– А куда мы будем девать весь этот хлам? – спросила мама растерянно.
– Во-первых, часть отойдет домоуправлению, – влезла председательша. – Насколько мне известно, в завещании указана только квартира, часы и какой-то портрет… надо его еще найти. А во-вторых, пожалуйста, мой младший на «газели» работает. Если надо, вывезет, куда скажете.
Они с мамой еще поспорили, влезет ли все это в домоуправление и в «газель». Повздыхали, поохали. Пока отец не сказал:
– Так, ладно! Тут можно до завтра рассусоливать. Вера Леонидовна, доставай свои бланки, будем описывать! – он первым прошел в комнату, за ним потянулась и председательша. – Оксана! Можешь дальше уже не снимать! Здесь все одно и то же. Идите с Лизаветой на кухню, разберитесь, что там в мешках!..
Тюки, все до единого, оказались забиты эскизами. Выполненными в основном акварелью или в карандаше. Никогда не думала, что Астах так много времени уделял рисованию. На мой непрофессиональный взгляд, многие работы были даже весьма недурны. Особенно из тех, что висели на стенах в комнате.
Портрет же, который по завещанию отходил в нашу пользу, был просто великолепен. На обороте его масляной краской было написано: «Мама. 1981 год». Если мне не изменяет память, в тот год Астах схоронил свою мать. Значит, рисовал он ее уже по памяти.
