— И он совершенно загадил диван. Можно выкинуть. Думаю, запах уже не выветрится.
Я веду его наверх, в кухню.
— Женщина, с которой мы говорили, считает, что он сбежал из какого-то заведения.
— Нет, его выписали. Бог знает почему. Он же больной. На самом деле больной.
Полицейский протягивает руку, чтобы потрогать соковыжималку. Но тут же убирает.
— Да, похоже на сперму, а? Но вы, наверное, на вашей работе всякого навидались.
Хотя он вовремя отдернул руку, но все же задумчиво вытирает пальцы о брюки.
— У вас есть фотография брата?
— К сожалению, нет, он не любит фотографироваться. Это как с индейцами: он боится, что фотоаппарат заберет его душу. Однажды он сломал руку нашей бабушке: она хотела сфотографировать его у рождественской елки.
Он снова спускается в гостиную, переступает через стул от Арне Якобсена, ножки которого раскорячились в разные стороны, как у паука. Записывает еще что-то в своем блокнотике.
— Думаете, он опасен?
— Не то чтобы опасен… Если исключить приступы, вроде вчерашнего, то в принципе он не буйный. Но если исходить из того, что он загнан в угол… Если он почувствует угрозу, то…
— Себе он может причинить вред?
— Да, да, определенно. Это более вероятно.
— Есть у вас предположения, где он может находиться в настоящее время?
— Может быть, на улице, наверняка болтается где-нибудь. Может, в Кристиании.
— Мы выясним… Хотели бы вы пройти с нами в участок и написать заявление?
— Звучит соблазнительно, но нет. Он же мой брат. Я думал об этом, но, если честно, нет. Ради мамы…
— Разумеется, я вас понимаю.
Я провожаю его до двери, где с руками, заложенными за спину, его ожидает коллега. Он дает мне визитку с логотипом полиции и просит связаться, если Янус вернется. Затем пожимает мне руку и благодарит за помощь. Если бы не костюм, лежал бы я сейчас связанный «козлом». Помнишь Беньямина? Я доволен собой. Смеюсь, пока до меня не доходит, что теперь я не смогу пойти за деньгами в центр соцобеспечения.
Я сижу в нужном поезде. Я почти уверен, что сижу в нужном поезде. Я смотрел на табло, висящем на стене Центрального вокзала, затем в расписании поездов на перроне, где станции обозначены белыми точками, а линии — разными цветами. Некоторые поезда останавливаются не на всех станциях, некоторые вообще не останавливаются. Разобравшись, я еще раз уточнил у женщины в железнодорожной форме. И все равно ощущение какой-то неправильности.
Напротив меня сидит пожилой мужчина в наушниках. На нем свитер с оленями, лицо такое белое и морщинистое, что я боюсь, он умрет у меня на глазах. Перед ним лежит CD-плеер, странно не сочетающийся с его возрастом. Как наручные часы у персонажа из фильма о рыцарях. Звук довольно громкий, наверное, чтобы компенсировать его глухоту, похоже на классику, может быть, опера.
