Многое из того, что она мне говорила, было непонятно, но я старательно все запоминал и иногда повторял про себя. Я не знаю, какой она была. Доброй или злой, счастливой или несчастной. Она была первым человеком в моей жизни, первым представителем человечества и все, что она говорила – Было. Так и в моей памяти она просто была. Кстати, эту особенность некоторых людей я наблюдал всю жизнь. Они как некоторые вещи – просто были. И иногда я им просто завидовал.
Позже зрение ко мне вернулось, но тети уже не было, а я жил в интернате. Это было специальное медицинское учреждение для детей-сирот с различными отклонениями. Из разговоров врачей я понял, что временное улучшение моего зрения слишком временно, и все может быть. Наверное, поэтому или от одиночества во мне развилась эта постоянная тяга к собиранию и запоминанию звуков, заполняющих мир. Уже тогда я чувствовал, что это будет моим главным и единственным миром.
Интернат окружал большой лес, где я обычно проводил время. Наверное, это был самый счастливый период в моей жизни. Мир новых ощущений. Мир, на удивление, гармоничный сам по себе и очень красивый.
Одно время меня сильно донимали врачи своими вопросами и обследованиями. Правда, это позволило мне обрести фонендоскоп. Один врач после моей просьбы удивительно легко подарил его мне.
Этот прибор сильно раздвинул границы моих возможностей. Теперь в лесу я мог слышать гораздо больше. Еще из фольги я приделал к нему длинный раструб, расширяющийся на конце. Это позволяло мне проникать, например, в дупло и другие, труднодоступные места. Сложнее было с записью всего, что я слышал. Но и с этим мне повезло. Кто-то на Новый год под елку положил коробку с моим именем. В ней был небольшой магнитофон. После этого началась настоящая работа. Необходимо было записать столько звуков, не говоря уже о сочетаниях, что мне явно не хватало дня. Воспитатели ругались, но, в конце концов, мы с директором договорились, что до ужина я могу записывать в лесу или на улице, а после работать в комнате до отбоя. Кстати, это он придумал с магнитофоном. Удивительный был человек. Грозный, грубый, но с глазами полными понимания и сочувствия, но никогда – жалости. Это всегда ставило его над остальными и обеспечивало уважение. Жил он на территории интерната один в сером доме с верандой, на которой его никто никогда не видел, как никто не видел его дом изнутри. Его боялись. Он легко мог накричать на ученика, а его выражения типа «вашими головами бурковки ровнять», становились крылатыми. Хотя до сих пор не знаю, что такое «бурковки». Его обычная позиция была на крыльце. Там он, сидя на подоконнике и, вытянув скрещенные ноги, не спеша курил. Если было солнце, он поднимал лицо к нему и от этого его сходство с Эйнштейном, портрет которого висел в коридоре, усиливалось.
