– Позовите.
– Не придет. Вы знаете.
– Хорошо, я лично пойду к нему.
– Не поможет.
– Я его уволю. Просто уволю. – Пауза.
– Ладно. Дайте мне телефон.
– Он не отвечает на звонки.
– Ну и как мне с ним поговорить?
– Только лично.
– Дайте мне бумагу и ручку.
Сидя на раскладном стульчике и положив большой блокнот на колени, режиссер несколько раз начинал что-то писать, зачеркивал, оторвал лист, скомкал его и засунул в карман брюк. Такую совокупность манипуляций он проделал несколько раз, позвал меня и после слов:
– Передай Адаптеру, – вручил сложенный листок.
Не хочу вдаваться в детали, но должен признать, что большую часть времени на съемках я выступал в роли мальчика на побегушках: принеси, положи, убери. Меня, конечно, это раздражало, так как я уже чувствовал себя режиссером, способным, если не поразить сразу, то, по крайней мере, удивить. Или нашуметь. Но я таки нашел способ примирить свой талант с рутиной, которую воспринимал как тернистый и мучительный труд по восхождению. И так, внешне терпеливо, я нес свой крест.
После нескольких шуток и недоуменных гримас мне объяснили, где находится звукозаписывающая студия и, не имея представления о размерах территории, я пошел пешком.
Пожалуй, это была первая моя прогулка по территории киностудии. Коробки павильонов и какие-то технические сооружения, бетон и асфальт производили унылое впечатление безликости. К тому же было довольно жарко. Двигались машины и люди. И все это как-то не вязалось с прекрасным миром эстетики, который создавался и воссоздавался где-то внутри всего этого. Не с первой попытки, но я все же нашел студию и Адаптера. На это последний заметил, что его зовут Эрик. Прозвучало это как шепот с выдохом на первой букве. Он оставил без пожатия мою руку, кивнув на листок, спросил что там. Я пожал плечами. От кого? От режиссера.
– Я не давал согласия на работу в его фильме.
Повернулся и пошел. Это было в небольшом холле. Я за ним. Он открыл дверь в полутемное помещение, остановился и посмотрел на меня, почти через плечо. А я как собака что-то понимал, но больше ждал. Я не уверен, что он меня видел, то есть я был для него безличен и неодушевлен. Собственно, сам он был, как бы это сказать, выцветшим или полинялым. Вообще бесцветным. Бесцветные волосы, бесцветные глаза. Одежда какого-то одного оттенка, то ли серая, то ли голубая. Возраст всего этого неочевиден.
– О чем на этот раз кино?
– Я не дочитал сценарий.
Конечно, я соврал. Никто мне его и не предлагал читать.
