— Ты ведь в прошлом месяце порядком тусовался с Генри?
— Вроде того, — насторожившись, ответил я.
— Небось разговоры там всякие разговаривали, а?
— Под настроение.
— А про то, как мы были в Риме, он тебе не рассказывал? — спросил он, не сводя с меня пристального взгляда.
— Ну так, без подробностей.
— Он что-нибудь говорил про свой ранний отлет?
«Наконец-то, наконец-то мы доберемся до сути», — подумал я с облегчением и, не погрешив против истины, ответил:
— Нет, толком, считай, ничего. Когда он появился, я понял, что он уехал раньше срока. Но я не знал, что без тебя. В конце концов я его как-то спросил, и он сказал, что ты еще в Риме. Вот и все.
Поморщившись, Банни подцепил огромный кусок чизкейка.
— То есть он не объяснил, почему так рано уехал? — спросил он с набитым ртом.
— Нет, — покачал я головой, но, когда Банни не ответил, добавил: — Это как-то связано с деньгами, да?
— Это он тебе так сказал?
— Нет… Но он упомянул, что у тебя были проблемы с финансами, так что ему пришлось платить за жилье и все остальное. Это правда?
Банни махнул рукой, словно отгоняя муху:
— Ох уж этот Генри… Люблю я его, да и кто из нас его не любит, но, между нами, есть в нем все же чуток еврейской крови.
— Чего?
Но Банни обрел дар речи только после того, как расправился с очередным куском чизкейка:
— Это ж надо поднимать столько шуму после того, как выручил друга в трудную минуту! Но я-то знаю, в чем тут дело. Он просто боится, что его, так сказать, используют.
— Что ты имеешь в виду?
— Да то, что в детстве кто-то взял и нашептал ему: «Сынок, у тебя куча денег, и, когда ты станешь большим, люди станут выманивать их у тебя всеми правдами и неправдами».
Прядь волос скрывала один его глаз, словно повязка старого морского волка. Другим он бросил на меня хитрый, всезнающий взгляд.
— Но я тебе так скажу: не в самих деньгах тут дело. Денег-то у него куры не клюют, дело в принципе. Он хочет быть уверен, что его любят не за толстый кошелек, а типа, просто так, за то, какой он есть.
Этот пассаж несказанно изумил меня, поскольку полностью противоречил моим собственным наблюдениям за частыми и, по моим меркам, экстравагантными проявлениями щедрости Генри.
— Так, значит, вы не из-за денег поссорились, — подытожил я.
— Не-а.
— Тогда, может быть, все-таки скажешь, из-за чего?
Банни подался вперед. Глубокая задумчивость на его лице на мгновение уступила место абсолютной искренности. Когда он открыл рот, я не сомневался, что сейчас он уж точно расскажет все без обиняков, но вместо этого он откашлялся и попросил меня, если не трудно, пойти сварить ему кофейку.
