Только к десяти часам совсем рассвело. Вавочка проснулась, когда белый день уже смотрел в окна избушки. Быстро вскочила она, подняла голову и тревожно взглянула на спящую Анютку.
Ровное спокойное дыхание девочки раздавалось теперь сладкой музыкой в разом просветлевшей Вавочкиной душе… Личико больной лоснилось крупными каплями пота… Жара не было. Испарина все более и более проступала на худеньком, ослабевшем от недуга тельце малютки. Она была окончательно спасена.
Шумная, ликующая радость охватила вмиг ожившую душу Вавочки… Сердце ее забилось утроенным темпом… Слезы счастья брызнули из глаз.
— Господи! Господи! — могла только пролепетать она и молитвенно подняла на образ затуманенные глаза.
Она не слышала, что говорили ей Антонов с женой, как горячо благодарили ее, как призывали на ее голову благословение Божие, ничего этого не слыхала она. Вавочка была как в чаду. С радостно закружившеюся головой, с бьющимся сердцем, вся взволнованная, счастливая выбежала она на крыльцо. Там, давно поджидая ее, стояла толпа школьных ребятишек.
Ликующим, загоревшимся взором обвела она все эти, ставшие ей родными в эту сладкую минуту общей тревоги и общей радости лица и закричала громко, замахав им издали с крыльца рукой:
— Легче Анютке!.. Легче! Поправляться стала! Выздоровеет теперь скоро Анютка наша.
И заплакала вдруг недавняя гордая, великолепная Вавочка, заплакала неожиданно для самой себя от разом нахлынувшего в сердце чувства сладкого сознания содеянного добра и пользы.
Глава XI.
Судьба сроднила.
Отец Паисий с матушкой сидели под навесом своего крошечного домика и радушно угощали чаем прибежавшую к ним дорогую гостью.
Эта гостья, в простеньком светлом платьице, со скромно и гладко причесанной пепельной косой, с задумчивым, немного грустным личиком, с удовольствием прихлебывала чай, заедая его земляничным вареньем, собственной матушкиной варки нынешнего лета, и внимательно слушала, что говорил ей седой и ласковый отец Паисий.
— Вот и Петровок дождались… И сенокоса. Ин теплынь-то какая!.. Даст Господь, до дождей сенце уберут… Завтрашний день-то праздник великий… работать грех… ан в поле все же пойдем… На сенце душистом полежать… Чайку попить на лоне матушки природы. Славно! Мать, самовар с собой прихватить, разве? а? Правильно говорю я, мать? — шутливо обернулся о. Паисий к своей далеко не старой, но полной и рыхлой от деревенской жизни супруге.
— Ты уж у меня, известное дело, затейник… — добродушно усмехнулась она.
