— Нет уж, девицы, вы это оставьте, оно, положим, волоса-то упавшего не жаль, да только лишнее это все ваше обожание; вон в младшем классе мне недавно Александрова из новой рясы клинчик на память вырезала, так это уж и совсем неподобно. А тоже, говорит, обожаю.
Катя Прохорова с завистью поглядела на его рясу. Очевидно, в ней зрела мысль отыскать Александрову и, посулив щедрые дары, выпросить у нее ярко-лиловый клинчик.
III
Новый инспектор. — Сказка о принцессе с золотой головкой
— Mesdemoiselles, rangez-vous. Rangez-vous, mesdemoiselles![41] — слышалось во втором классе, и девочки становились парами, чтобы идти в зал прощаться со старым инспектором и знакомиться с новым.
Второй класс строился угрюмо и неохотно, пары беспрестанно размыкались, и девочки снова собирались кучками. На общем собрании они решили «травить» нового инспектора при первом же случае.
— Петрова, наколи себе палец булавкой или порежь немножко — да скорее! — шептала маленькая Иванова.
— Зачем я стану свои пальцы резать, вот еще выдумала!
— Да ведь ты подруга Евграфовой, ну а я ее пара. Евграфову класс послал «выглядеть» нового инспектора, так ты понимаешь, что и мне надо «испариться»? Дай мне своей крови на носовой платок, я и убегу — скажу: кровь идет носом.
— А-а, для Евграфовой? Хорошо!
Не успела Петрова геройски ткнуть себя булавкой в палец и выдавить из него крупную каплю крови, как в класс влетела Евграфова.
— Приехал! Приехал! — шептала она взволнованно. — Maman с Луговым сейчас идут.
— Ну что, какой он?
— Ах, душки, это цирюльник!
— Какой цирюльник, почему цирюльник, откуда ты узнала, что он цирюльник?
— Ах, непременно цирюльник, рукава у него короткие, и держит он руки, точно несет таз с мыльной водой…
Как мелкие ручьи впадают в большое озеро, так пара за парой, класс за классом стекался весь институт и поглощался громадным рекреационным залом. Там девочки строились рядами, оставляя в середине пространство, ровное, длинное, как коридор.
В промежутках, отделявших класс от класса, стояли «синявки» и дежурные «мыши», то есть классные дамы, носившие всегда синие платья, и пепиньерки в форменных серых платьях. Сдержанный гул голосов наполнял высокую комнату.
— Тс! Тс! Тс! — шипели синявки.
— Silence![42] — крикнула, появляясь в дверях, Корова, в синем шелковом платье и в «седле», то есть в парадной мантилье, придававшей ей сутулость.
Все смолкло, все глаза устремились к классной двери. Вошли Maman, Луговой и новый инспектор. Это был бледный человек, среднего роста, с большими светло-серыми глазами, осененными темными ресницами, с неправильным, но приятным и кротким лицом, русыми волнистыми волосами, без усов, в чиновничьих бакенбардах котлетами. Он производил впечатление весьма вежливого и старательного чиновника, но детский глаз сразу подметил несколько короткие рукава его вицмундира и округленные, неуверенные жесты его рук. Кличка «цирюльник» осталась за ним.
