солдатиков ружья не отбирал…
Илья засмеялся от души. Так приятно было осознавать, что позади остались трудности пути, опасность быть пойманным и наказанным, а то и застреленным - при попытке к бегству.
Внутри избушки было так же обжито и обустроено, как и в той, в которой они ночевали. Только оконце чуть поболе и застеклено настоящим стеклом. Федя чувствовал здесь себя полным хозяином, все делал уверенно и проворно. Да и то сказать, тут ему знакома была каждая щель в стене. Илья только разжег очаг в избушке, чтобы протопить и обновить воздух, а у Феди на костре уже булькала каша. Федя провел Илью сначала в лабаз, открыл дверь и показал на подвешенные на колышках наберушки-лукошки.
- Здесь сушеные пироги, здесь картошка. В той большой - сухари, а в той, в углу, грибы. Соль в избушке на полке. Ружье, смотри, там висит, вот тебе патроны, из них три с пулей. Но пулей сейчас стрелять некого. Вяленое мясо сначала замочи,- учил Федя.- Огниво в избушке около каменки, кусок напильника и кремень там же, и трута много.
- Хорошо, Федя, спасибо тебе. Здесь можно хоть год продержаться: и запасы, и охота с рыбалкой, и баня…
- Если захочешь, оставайся совсем. Охотиться будешь
- Нет, Федя, не могу. Нам еще большие дела предстоят. Вот свалим царя, устроим новую жизнь по новым законам, тогда и приеду - охотиться. А теперь нет, не могу - главная схватка еще впереди.
- Схватка - это когда дерутся,- сказал Федя.- А когда дерутся, еще неизвестно, чей верх будет, всяко может повернуться, так ведь?
- Мы обязательно победим, Федя. Трудовой народ будет с нами. А народ не может не победить. Тут, видишь главное, чтобы все поняли, за что борются. Если ты поймёшь, твой отец поймет, верх обязательно наш будет.
- Ну-ну. Твои слова да богу в уши.
Утром Федя встал чуть свет, выпил чаю, подвязался ремнем поверх шабура, сунул под ремень топор, за пазуху три ячменных сухаря и - рванулся к дому. Тропа была проложена по красивым сосновым борам, она спускалась в лощины, пряталась в высокой траве и снова и снова выстреливала наверх, на беломошник, под высокие сосновые кроны. По сваленным деревьям пересекала три ручья. Все знакомое, родное, свое. Первый раз по этой тропе Федя прошел с отцом на охоту, когда исполнилось ему девять лет. И с тех пор бесчисленно проходил здесь и летом, и зимой, и осенью, и с отцом, и один, и вместе с Бусько, впрягшись в длинные, тяжело груженные нарты. Федины годы невелики, а пота на этой тропе пролито уже немало. И каждый пень знаком, затес, муравейник, а под ногами каждая выбоина, толстый корень поперек тропы… Сегодня, налегке, ноги сами летели, сами несли и несли домой. Только в одном месте чуть замешкался: поперек тропы свалило ветром старую сосну, Федя не стал оставлять ее на потом, разрубил и оттащил вершинку в сторону, чтобы не запинаться. Чистой должна быть тропа. По ней еще дед ходил да, поди, и прадед тоже. Родовая тропа, своя.
