— Не знаю почему я печалюсь, — Виштаспа пожал плечами и тяжело вздохнул. — Может быть потому, что не знаю зачем приходят пророки. Вон сколько их прошло по этой земле, а зла в мире не становится меньше. Ненависть, ложь, воровство, предательство и жестокость, — скажи, разве эти семена сеяли пророки? Где же добрые плоды и почему вокруг так много терний?
На лице Виштаспы отразилось такое искреннее огорчение, что Заратустра не выдержал и рассмеялся.
— Ах, Виштаспа! Где ты видел, чтобы колосья росли по указу жнеца, а яблоки — по воле садовника? Не сами ли они произрастают из семени и цветка? Так чего же ты ждешь от пророков? Никто не сможет сделать человека сильнее, мудрее и чище, одна только жизнь и один только он сам. Пророк же приходит помочь тем, кто готов созреть и другим открыть радость созревания. И не за славой и пустыми похвалами приходит он, а от полноты его сердца.
Заратустра поднял лицо к солнцу и продолжил:
— Посмотри на этот мир, дорогой мой Виштаспа. Посмотри и скажи, кто захочет в нем быть камнем, не знающим горя и страданий? Или кротом, который зарывается в землю от страха? Ты и сам не раз выказывал отвагу и доблесть в борьбе с неприятелем, так что же теперь обилие зла смущает тебя? Или ты научился побеждать, не имея соперника?
— Нет, — улыбнулся Виштаспа. — Не научился. И не за себя я печалюсь. Руки мои сами умеют меня защитить. И за женщин и детей часто находится кому постоять. Но ты же сам учил, что зло в человеке идет лишь от слепоты и безумия, так кто же пожалеет этих безумцев, сеющих зло и не знающих, что их потери будут куда горше?
— Не печалься о том, — Заратустра пристально посмотрел на ученика. — И не отворачивайся от них даже тогда, когда они не вмещают твои слова и продолжают безумствовать. Пусть будет по воле Единого. Их потери будут велики, но от большой потери может прийти большое понимание. И от великой боли может родиться великое сострадание. Если же и тогда человек останется глух, то, увы, ни ты, ни я, и никто другой уже не сможет помочь ему. Посмотри на глину, из которой вышел человек. Вся ли она превратилась в людей или еще осталось? Так и не каждый становится человеком, быть которым — это огромный труд, огромная боль, но и радость такая же огромная. А без этого человек опять уходит в глину.
Виштаспа молча обдумывал слова Учителя, когда Заратустра неожиданно остановился и сел на землю.
— Давай лучше присядем здесь, — сказал он и, указав рукой на всадника, появившегося из-за холма, пояснил:
