- Но позвольте, мсье Мишель,- смеялся Фервак,- вы же любите Бетховена?
- Вы правы. Люблю. Не знаю, почему. Для меня даже нет произведения выше 9-й симфонии. Это странно, но в ней я чувствую что-то глубоко родное нам, наше, мое.
Тухачевский в лагере из причуды купил за 500 марок скрипку, начал учиться, но ничего не вышло; и в злобе, что не может исторгнуть у скрипки "бетховенского звука", бросил инструмент под кровать, предоставив ему плесневеть вместе со старыми сапогами.
Революция 1917 года грянула, как гром с голубого неба. Тухачевский взволновался. С жадностью набрасывался на газеты; маниакальная мысль о побеге вонзалась теперь с такой остротой, что даже Фервак не узнавал необычайно молчаливого сотоварища. Только за чтением газет не выдерживал Тухачевский.
- Вы смотрите, смотрите, какие страшные, великие ошибки делает этот социалист Керенс-кий,- вскрикивал Тухачевский, отбрасывая газеты,- он не понимает ни нашего народа, ни судьбы нашей страны! В то время, когда нужен террор и безоглядная наполеоновская сила, он делает все обратное! Вы почитайте его речи! - возмущался Тухачевский,- это ваши демократи-ческие куплеты! Он отменяет смертную казнь и стоит за созыв Учредительного собрания! Да разве этим можно помочь стране и именно нашу страну вывести на настоящую государственную дорогу? Нет, мы, русские, никогда, никогда не должны останавливаться на полдороге. Когда катишься вниз, лучше докатиться до самого дна пропасти, а там, может быть, и найдется тропка, которая выведет тебя куда-нибудь, если не сломаешь себе кости.
А события русской революции развивались с неспешностью грозы; колебля мир, революция уже бушевала изо всех сил. Надменный, угрюмый Тухачевский крутил в одиноких, одиночных прогулках по форту, лихорадочно-тщательно обдумывал план побега. Революция может исправить все; ведь открылись небывалые, наполеоновские просторы! Керенский пробует наступление! Побег сейчас, это - последняя карта всей колоды. Он опоздал к войне, и если опоздает к революции,- жизнь может быть кончена.
"На верху" форта кружившего с опущенной головой Тухачевского остановил пленный прапорщик Цуриков. Тухачевский показался Цурикову в "мечтательном состоянии".
- Ничего не получали из России? Не знаете, что у вас в деревне сейчас?
- В деревне? - удивился, словно приходя в себя, Тухачевский,- не знаю. Рубят там, наверное, наши липовые аллеи.- И добавил с улыбкой: - Очевидно, так надо.- И дальше по форту закружил тонкий, с мальчишеским лицом, оборванный, красивый двадцатичетырехлетний поручик.
