Цинне приходится ушивать мою одежду в талии. Команда гримёров горюет по поводу тёмных кругов под моими глазами. Я еле-еле засыпаю, только для того, чтобы вскочить, как пружиной подброшенная, после очередного кошмара — их всё больше и они всё ужаснее. Эффи снабжает меня снотворным, но оно не действует. Во всяком случае, не так, как хотелось бы. Питер, пол-ночи проводящий в блужданиях по поезду, слышит мои дикие вопли, когда я пытаюсь вырваться из наркотического тумана, лишь продляющего мои мучительные сны. Ему удаётся разбудить меня и успокоить. Потом он забирается в мою постель и держит меня в объятиях до тех пор, пока я снова не засыпаю.
После этого я отказываюсь от таблеток. Но каждую ночь Пит приходит ко мне, и мы вместе противостоим мраку, как когда-то на арене — обвив друг друга руками, в насторожённом ожидании опасности, которая может свалиться на нас в любой момент. Больше ничего не происходит, но наши совместные ночи становятся предметом сплетен в маленьком поездном сообществе.
Когда Эффи принимается делать мне внушение, я думаю: «Вот и отлично. Может, эти слухи дойдут до президента». Я заверяю её, что впредь мы постараемся быть осторожнее, но куда там! — осторожность в этом деле нам как раз совершенно ни к чему.
Посещение Второго и Первого дистриктов, наши встречи с публикой там произвели на меня особенно гнетущее впечатление. Если бы победителями не стали мы с Питом, то это наверняка сделали бы Катон и Мирта, трибуты из Второго. Я лично убила девушку, Диадему, и юношу из Первого дистрикта. Именно здесь, на торжествах, не смея поднять глаз на членов его семьи, я впервые слышу его имя: Дивен[4]. И как так получилось, что я не знала, как его зовут? Думаю, потому, что до Игр мне не было дела до его имени, а после — и знать не хотелось.
Ко времени прибытия в Капитолий мы впадаем в полное отчаяние. Мы бесконечное число раз появляемся перед обожающими нас толпами. Среди этих привилегированных столичных жителей никто и не помышляет о мятеже. Зачем он им, тем, чьи имена никогда не разыгрываются в лотерее Жатвы, чьи дети не умирают за преступления — да и преступления ли вообще? — совершённые несколько поколений назад. В Капитолии нам не надо демонстрировать великую силу нашей страсти, единственная слабенькая надежда — что, возможно, нам ещё удастся убедить колеблющихся в дистриктах... Словом, дело безнадёжное, да и поздно дёргаться.
Ну вот, вновь мы в своих прежних апартаментах в Тренировочном центре.
