Мы поднимаемся по величественной мраморной лестнице с изогнутыми ступенями. На самом верху тянется длинный коридор с потёртым ковром на полу. Двойные двери первой комнаты раскрыты настежь, будто приглашая нас внутрь. Потолок комнаты очень высок, по-моему, до него метров шесть. Он украшен карнизами с лепкой в виде цветов и фруктов, и изо всех углов на нас пялятся жирные розовые младенцы с крылышками. Вазы с цветами источают одуряющий запах, от которого слезятся глаза. Наши вечерние туалеты висят на вешалках вдоль стены. Эта комната предназначена специально для нас, но мы задерживаемся здесь только на пару секунд, чтобы бросить наши презенты. Хеймитч срывает с нас микрофоны, засовывает их под диванные подушки и жестом увлекает нас за собой.
Насколько мне известно, Хеймитч был здесь только один раз, когда он сам совершал Тур Победы, и было это десятки лет назад. Должно быть, у него замечательная память либо невероятно чуткие инстинкты — так уверенно он ведёт нас через путаницу винтовых лестниц и всё более тесных коридоров. Иногда ему приходится останавливаться и вышибать дверь, по жалобному скрипу петель которой ясно, что в последний раз её открывали очень давно.
Наконец, мы вскарабкиваемся по приставной лестнице, ведущей к люку в потолке. Хеймитч откидывает его, и мы оказываемся внутри купола Дома правосудия. Фактически, это чердак, забитый всяким хламом: поломанной мебелью, пыльными стопками книг и гроссбухов, ржавыми дедовскими палашами и прочей дребеденью. На всём такой толстый слой пыли, что сразу ясно — нога человека не ступала здесь уже много лет. Свет с трудом просачивается через четыре засиженных мухами окна, расположенных по сторонам купола. Хеймитч пинком захлопывает люк и поворачивается к нам.
— Что стряслось? — спрашивает он.
Пит рассказывает о событиях на площади: о Рутиной мелодии, безмолвном салюте, нашей задержке на веранде, убийстве старика.
— А что вообще происходит, Хеймитч?
— Будет лучше, если он услышит это от тебя, — бросает мне Хеймитч.
Да уж конечно, «лучше»... От меня будет только в сто раз хуже! Но ничего не поделаешь, и я рассказываю Питу, изо всех сил стараясь держать себя в руках. Обо всём: о президенте Сноу, о волнениях в дистриктах, даже о поцелуе Гейла. Выкладываю начистоту, в какой опасности мы находимся из-за моего злосчастного трюка с ягодами, причём, не только мы, но вся страна.
— От меня ожидают, что в этой поездке я постараюсь всё уладить. Успокою недовольных, заставлю скептиков поверить, что действовала из великой любви. Но всё, чего я сегодня достигла — это что три человека убиты, а остальные, те, что были на площади, ещё получат по первое число.
