Вошел я в дом, где обычно останавливался, заснул как убитый, а рано утром разбудила меня музыка. Выглянул в окно, а на улице тьма народу. Идут с красными лентами на рукавах, с цветами и знаменами. На таком празднике я ещё в жизни своей не бывал. Оделся, выбежал на улицу.
Стою на тротуаре и смотрю, как проходят колонны, как ликует народ, как орудуют музыканты. Идет колонна детей, все в новеньком, у всех красные флажки, цветы, поют, пляшут. Конечно, в их возрасте я такой радости не переживал. В их возрасте я уже работал. Отец взял меня за руку и сказал:
«Хватит, Шая, сидеть на моей шее. Пора и насчет ремесла подумать. Полезай, брат, на крышу…»
Так благословил меня отец в тринадцать лет, и с тех пор я стал кровельщиком. И вот смотрю на веселую ораву ребят и вспоминаю своих детей – Лизу и Сашку. А дети идут и поют, и песня прямо за душу хватает. Пробираюсь поближе, хочу получше разглядеть ребят. Милиционеры, разумеется, сердятся, что я нарушаю порядок, но я на них и внимания не обращаю. И вот в то время, как я с милиционером толкую, вижу чернявую такую девочку. Екнуло у меня сердце: вдруг это моя Лиза? Рассмеялся – вот чудак, в чудеса поверил! Столько лет прошло!
Колонна детей ушла, а я никак не могу успокоиться: «Дурень! Не мог, что ли, подойти поближе, расспросить, кто эти дети, откуда? А что милиционер будет сердиться за нарушение порядка, так что поделаешь! Будем в ссоре с милиционером». И я бросился догонять детей. Расталкиваю народ, все на меня сердятся, милиционеры свистят. Пускай себе свистят сколько угодно, – я уже догнал колонну. Отыскал чернявую девочку и спрашиваю, как ее зовут, кто она, откуда, чья? Нет, не она. И так тяжело стало, словно снова вернулся тот ужасный год, когда умерла Фаня. Подумать только, я уже смирился с мыслью, что не найду своих детей…
Я отошел в сторонку, чтобы не мешать демонстрантам. И вдруг чувствую, как на мое плечо опускается чья-то рука. В этом городе я ведь почти никого не знаю, кроме тех, у кого крыши чинил…
Оглядываюсь и вижу знакомое лицо, карие, пронизывающие глаза, худое лицо. Человек улыбается, смотрит на меня:
«Разбойник! Шмая! Что же ты, сосед, разбогател, людей не узнаешь? Стало быть, жив курилка?»
«Жив курилка, а как же! Мы такой породы, братец, что никакая сила нас не согнет, не сломит», – отвечаю я и рассматриваю этого человека. И вдруг вспомнил. Боже мой, как же он изменился за эти годы: Фридель, Фридель Наполеон! Вот где встретились. Недаром ведь говорят, что мир тесен, гора с горой не сходится, а человек с человеком…
