И тут же прищурилась:
– Что-то я не видела у тебя эти сережки… Дай поносить?
Людмила страсть как не любит, когда ее называют Люськой, как кошку какую-то, но молча вынула сережки из ушей и вложила их в мамину ладонь.
И почувствовала, как дрогнула мамина рука в ответ. Мама даже глаза спрятала и голос строгий потеплел:
– Марш руки мыть!
Под сырники мама, как обычно, выставила бутылку кофейного ликера «Айриш крим», подаренную Людмилой после какой-то из своих зарубежных поездок. Сам ликер был давно выпит и под красивой этикеткой скрывался напиток собственного изготовления. Самогон или самопляс, как его иначе кличут, всегда был в обиходе семьи.
Людмила, конечно, рассказала маме про встречу, перемыв косточки Антону и Виталию, особенно Антону за кличку Люси, и вдруг спросила:
– Мам, они как стали вспоминать, я даже позавидовала им, а ведь ты мне никогда не рассказывала про своих и папиных родителей, про их судьбу, про наши корни.
– Корни, говоришь? – задумалась мама. – Смоленские наши корни, крестьянские… Как у всей России…
– А вы были богатые? Кулаки?
– У тебя одно на уме – богатство! Какие кулаки, самые обыкновенные крестьяне. Правда, корова была. Когда голод был после коллективизации, съели ее. Может, и спасла она тогда нам жизнь.
– Как же вы из деревни в Москву попали?
– Ты-то, слава Богу, не знаешь, как это в колхозе горбатиться, а вот мне еще досталось. Мы же хуже крепостных были при советской власти, паспортов даже не было. А как в Москву попали – длинная история. Как сказка… Жили-были Иван и Малаша, твои дед да бабка, истовые крестьяне, работали не за страх, а за совесть. А все равно еле-еле концы с концами сводили. Да нас еще пятеро по лавкам, я старшая. Вот и решили родители в соседний совхоз податься, там все-таки хоть что-то платили за каторжный труд. Не тут-то было. Председатель наш, конечно, был против, кто ж таких работников отпустит, вот и удумал он – обвинил Ивана, что вредитель он, что клевер колхозный сгноил. И неизвестно чем дело бы кончилось, но тут война началась финская и Ивана в почти сорок лет воевать забрали. Пришлось председателю ему паспорт отдать. На войне Иван был ранен дважды, в бедро и в руку, рука не действовала. А перед уходом на войну он сына заделал, сам того не зная… Да еще дом наш сгорел… Вот и пришлось беременной Малаше самой строиться. Ей выделили лес и она ходила и пилила деревья после трудодня. Когда отец вернулся, увидел, старого дома нет, а новый без крыши, даже дверь не навешена, а просто приставлена. Кроме того, ушел без сынка, вернулся – готов приплод. Председатель к тому времени помер и стали Ивана, как военного героя, выдвигать на эту должность. Вот тут Малаша и бросилась в ноги к Ивану, умоляла его уйти в город. А ведь она была женщина с сильным характером. Помню, как она в семьдесят лет гонялась по огороду с вилами за мужем, чем-то он ей не угодил. Что-то от нее и мне досталось. Я в драку всегда первой полезу. Да и ты дочка нашенской породы, а?
