Шли минуты, а Мари всё стояла напротив входа в здание головного офиса «Фон Брауна», пребывая в состоянии ошеломлённой, подавленной растерянности. Всё вокруг казалось чужим, незнакомым, будто горе, обрушившееся на неё, имело силу видоизменять саму реальность. Мари казалось, что город опустел не просто так, взгляд сквозь навернувшиеся слёзы делал контуры окрестных зданий мутными, расплывчатыми, а маленькие фигурки людей, появляющихся и исчезающих за стеклянными стенами переходов, только усиливали ощущение того, что жизнь внезапно потекла мимо, спеша в тепло и уют чужих судеб…
Разум Мари всё ещё пытался зацепиться за реальность хмурого осеннего вечера, но её душа, не выдержав удара, надломилась и уже существовала вне этого мира, который внезапно потерял всякую привлекательность и смысл.
…Через несколько минут её лёгкая одежда начала промокать, неприятно прилипая к телу, и она медленно пошла к остановке общественного монорельсового транспорта.
В руках Мари сжимала согнутую пополам папку из прозрачного тонкого пластика, внутри которой содержались официальные документы, свидетельствующие о смерти её отца…
* * *
Оставшись вдвоём, Мошер и фон Браун некоторое время молчали.
— Ладно, Майлер, давай говорить начистоту, — наконец произнёс Мошер, щёлкнув портсигаром. — Нравится тебе Бюрге или нет, но он прав — мы не можем действовать определённым образом. Есть черта, за которую нельзя переступать. Остановка атмосферных процессоров повлечёт за собой гибель множества людей, и не думаю, что этим мы спасём капиталовложения на Марсе.
Фон Браун, прищурясь, смотрел за окно, мимо Мошера.
— Боишься толпы? — тихо спросил он. — Думаешь, не найдётся новых кандидатов на освободившиеся места в колонии?
— Найдутся. Но ты напрасно недооцениваешь так называемую толпу. Люди сейчас быстро впадают в крайность, а по всему миру отыщется немало тех, кто недоволен существующей колониальной политикой корпорации.
— И что делать? — Майлер перевёл взгляд на своего заместителя. — За последние десять лет в Марсианскую колонию вложено сорок миллиардов евро!
— Да, такими деньгами не шутят, — согласился Дейвид. — Но ты иногда слишком прямолинеен. Нужна толика гибкости.
Фон Браун покачал головой. Мошер всегда удручал его излишней склонностью к намёкам и недосказанности.
— Говори прямо, Дейвид.
Мошер прикурил и только затем продолжил развивать свою мысль:
— Мы не виноваты в случившемся, верно? События свалились нам как снег на голову, их никто не мог ни предвидеть, ни тем более предотвратить.
