Ник тем временем вертелся в кухне у Аннушки и пробовал по ломтику от всякой: закуски, которую она резала к чаю; заслышав музыку, он побежал в гостиную.
Не хватало только Димы. Но Дима стыдился показаться на глаза Грише и сидел у себя в темной комнате без дела и не знал, куда ему деваться. И он сидел в темноте и с тоскою прислушивался к веселым голосам и смеху; слышал, как прошли мимо его двери Гриша и его сестры, потом заиграли на рояле и стали танцевать. А он сидел и сидел один. Ник забежал к нему в комнату, но не разглядел его в темноте, сидящего неподвижно, и убежал к гостям. Но вот музыка замолкла. Чьи-то шаги направляются к его комнате.
Мурочка, взяв Гришу за руку, с горячей мольбой смотрела ему в глаза и говорила:
— Гриша! будьте добры, смягчитесь. Смягчитесь, Гриша! Он такой несчастный, я знаю. Все время он мучится. И я знаю, — сегодня он не выйдет к нам, если вы не простите его.
Гриша смотрел на тоненькую девочку с большой косой, на её милое круглое личико, на эти просящие глаза, и смягчился.
— Ради вас прощаю, — сказал он шутливо. — Только ради вас, Мурочка. Ну, где же он? Ведите меня к нему.
Мурочка, вся сияющая, повела Гришу в комнату братьев.
— Дима, ты здесь? — тихонько спросила она, озираясь в темноте.
Но Дима, заслышав их, притаил дыхание и не откликался.
— Он здесь, я знаю, — прошептала Мурочка и, возбужденно и тихо смеясь, толкнула Гришу. — Идите, идите… Дима! тебя кто-то видеть хочет, — крикнула она и убежала смеясь.
Гриша задел за стул, но уже глаза его привыкли к темноте, и он хорошо различал неподвижно сидевшего на кровати Диму. Он осторожно, боясь опрокинуть что-нибудь, подошел к Диме и положил ему руку на плечо, как тогда.
А Дима уже порывисто и страстно плакал.
И Гриша сказал:
— Сестра твоя сказала мне, что ты переменился. Я очень рад это слышать, Дмитрий.
Дима бросился ему на шею.
— Я не стою… не стою, чтобы ты простил меня! Ведь я сам себя презирал все время, сам себя презирал!
— Ну, теперь будет все по-новому, все будет по-новому, — говорил Гриша, обнимая его.
А в гостиной дружно пели хором «Гоп, мои гречаники!..» и тетя Варя была запевалой, потому что голос у нее был такой красивый и звучный.
