– С поэтом нельзя быть милостивым!
* * *
В одном литературном кружке, где собралось более врагов и менее друзей А.С. Пушкина, куда он и сам иногда заглядывал, одним из членов этого кружка сочинен был пасквиль на поэта, стихотворение под заглавием: «Послание (или обращение) к поэту». Пушкина ждали в назначенный вечер, и он, по обыкновению опоздав, приехал. Все присутствующие были, конечно, в возбужденном состоянии, а в особенности автор «Обращения». Литературная беседа началась чтением «Обращения», и автор его, став посредине комнаты, громко провозгласил:
– «Обращение к поэту», – и, заметно обращаясь в сторону, где сидел Пушкин, начал:
– Дарю поэта я ослиной головою…
Пушкин (обращаясь более в сторону слушателей) быстро перебивает:
– А сам останешься с какою?
Автор, смешавшись:
– А я останусь со своею.
Пушкин (лично к автору):
– Да вы сейчас дарили ею!
Общий хохот.
* * *
Известный русский писатель Иван Иванович Дмитриев однажды, в малолетстве Пушкина, посетил дом его родителей. Подшучивая над оригинальным типом лица мальчика и его кудрявыми волосами, Дмитриев сказал: «Какой арабчик!»
В ответ на это вдруг неожиданно отрезал десятилетний внук Ганнибала: «Да зато не рябчик!»
Можно представить удивление и смущение присутствовавших, которые сразу поняли, что мальчик – Пушкин подшутил над физиономиею Дмитриева, обезображенною оспинами.
* * *
В кружке приятелей и людей любимых Пушкин не отказывался читать свои стихи вслух. Читал он превосходно, и чтение его, в противоположность тогдашнему обыкновению читать стихи свои нараспев и с некоторою вычурностью, отличалось, напротив, полною простотою.
Однажды поздно вечером, перед тем, как собравшимся надо было разъезжаться, его попросили прочитать известное стихотворение «Демон», которое кончается двустишием:
И ничего во всей природе
Благословить он не хотел.
Только что прочитав эти стихи, Пушкин заметил, что одна из слушательниц, молодая девица, по имени Варвара Алексеевна, зевнула, и мгновенно импровизировал следующее четверостишие:
Но укротился пламень гневный
Свирепых адских сил,
И он Варвары Алексевны
Зевоту вдруг благословил.
* * *
У сенатора, Бориса Карловича Данзаса, был товарищеский обед по случаю получения им высочайшей награды. В числе приглашенных был и Пушкин. Обед прошел очень весело, князь Д.А. Эристов был, как говорится, в ударе, и сыпал остротами и непристойными анекдотами. Все хохотали до упаду; один только Пушкин оставался невозмутимо-серьезным и не обращал, по-видимому, никакого внимания на рассказы князя. Вдруг, в самом разгаре какого-то развеселого анекдотца, он прервал его вопросом:
