- Готар, - досчитав до пяти, полковник успокоился, - довожу до вашего сведения, что в армии, действующей армии, не существует плохой или хорошей погоды.
Нам в утешение существовал календарь. В августе солнце садится пораньше, и к вечеру полегчало. Мы возвращались серые от пыли, прилипшей к нашим лицам и мундирам. Мой эскадрон замыкал колонну. Вдруг впереди раздались крики: "Да здравствует Император!" Подали команду съехать на обочину. Показались всадники в парадной гвардейской форме, а за ними запряженная шестеркой лошадей золоченая карета с буквой N на дверцах. Поравнявшись с полком, карета сбавила ход. И хоть все знали, что Император в Германии, Паскаль Тордо и старшие офицеры сопровождали карету, сабли наголо.
Солдаты подтянулись, повеселели, а когда отодвинулась красная шторка и из окошка выглянула Императрица, опять грянул приветственный клич: "Vive L'Empereur!"
Карета остановилась. Императрица милостиво улыбнулась Паскалю Тордо. Дала знак приблизиться. Нет, не ему. Майору Дефоржу?
Как боевые офицеры разбирались в державной мимике? Разбирались, понимали без слов. Удивленные взоры обратились на меня.
Я медленно, бочком подъехал на коне. За десять лет я видел ее впервые, и было впечатление, что она совсем не изменилась, годы над ней не властны, такая же красота, разве что более строгая.
Жозефина пристально смотрела на меня. Я пытался расшифровать ее, как всегда, загадочный взгляд Пожалуй, так смотрит принцесса, бывшая Золушкой, случайно попав в свою прежнюю убогую обитель.
"О Боги, неужели я жила тут, в такой нищете?" А я был взволнован, смущен и растроган - меня узнали, меня помнят! Я забыл, что женщины забывают все, кроме давних обид. И публично получил по морде.
- Бедный Жером! - громко и отчетливо сказала Жозефина. - Вы все еще капитан? Это несправедливо. Надо было написать мне прошение.
Я не успел раскрыть рта, как шторка задернулась, вальяжный кучер хлестнул лошадей, и карета с гвардейским эскортом укатила.
Можете вообразить, какие рожи были у офицеров нашего полка, невольных свидетелей этой сцены.
Через неделю Паскаль Тордо торжественно объявил перед строем, что приказом военного министра маршала Бертье мне присвоено звание полковника. Паскаль Тордо старался быть любезным, даже слишком, но глаза его меня не обманывали, в них читалось: "Я заработал свои погоны в боях, кровью, а не по протекции..."
Да, я все понимал, однако надо понять, до какой степени я опустился за эти годы, ибо первой моей реакцией - признаюсь перед Страшным Судом - была арифметика. Теперь мое жалованье увеличат на 330 франков!
