Застукала. Беглого взгляда хватило, чтоб определить: на воркующих голубков не похожи. Однако вопрос принципа, уговор дороже денег.
Протянула профессору ключи.
- Тони, в машину!
- Мне надо расплатиться.
- Я расплачусь.
Крайне невежливо. Пусть. А теперь посмотрим в глаза подколодной, послушаем, что она наплетет. Подружка называется. Назначает тайные свидания.
Они просидели молча несколько минут, и Дженни поняла, что Зинке ее громы и молнии - как слону дробинка. Было ясно, что профессор ей дал от ворот поворот и отныне ей все равно, семь бед - один ответ. Дженни даже пожалела подружку. Зачем подставилась и порвала отношения с Дженни? Глупо. Все-таки их столько связывало...
- Обидно, - сказала Зина, поднимая сухие глаза, - обидно за Сан-Джайста. Ты его бросишь, Дженни. Уж я-то тебя знаю лучше, чем кто-нибудь. Ты его бросишь. И тогда я ему не завидую.
И вышла на улицу, не обернувшись.
* * *
Без всяких разговоров профессора отправила наверх, в кабинет. В бессрочную ссылку. "Ужинаешь сам и будь добр помыть за собой посуду". Слава богу, бессонницей не страдала. Засыпая, подумала: "Если поскребется в дверь, набью морду!"
Утром на столе ни крошки, кухня в идеальном порядке. Профессор приветлив. Поехал с ними, сошел, как обычно, на Голливуд-бульваре, поцеловал Элю, потопал в библиотеку.
На третью ночь Дженни ждала. Не скребся. И вообще вел себя так, будто не он, а она в чем-то провинилась.
В пятницу предупредил, что домой его привезут поздно. Кто? Возможность встречи с аристократической Зинаидой Дженни исключала.
Сквозь сон услышала, как хлопнула входная дверь. Полежала полчаса. Облачилась в халат. В общем-то наказание несоразмерно проступку. Небось плачет и рыдает. Если начнет подлизываться... Посмотрим.
"Сидит милый на крыльце с выраженьем на лице". Милый явно много выпил, что не мешало ему и закусывать. А главное, выражение на лице говорило: Тони погрузился в какие-то свои проблемы, он сейчас далеко-далеко, где кочуют туманы, где нет места ни ей, ни тем более другим бабам. Он ответил ей вымученной улыбкой, Дженни махнула ему ручкой. Бай! И тихо закрыла за собой дверь в спальню.
* * *
Опыт подсказывал, что нельзя такую ситуацию пускать на самотек. Самолюбие на самолюбие, камень на камень, кирпич на кирпич, умер наш Ленин Владимир Ильич. И не успеют оглянуться, как между ними вырастет Берлинская стена отчуждения, которую потом и отбойным молотком не пробьешь. Пора было выяснять отношения. Ладно, не будем гордыми, возьмем инициативу на себя. В конце концов, или у них любовь, или пусть сматывается к своим проблемам, к Зинке, к ядрене фене. Ее дом - не общежитие.
