После полудня меня, уставшего от жары, потянуло в кафе. Куда угодно, только бы не сидеть в этой ужасной, как тюрьма, квартире! Из прежних знакомых у меня никого. Одни умерли, а тех немногих, что остались, жизнь разбросала по всему городу. Дорога между улицей Абу Хода и кафе «Успех» на площади Армии приобрела вполне современный вид: разбитые тротуары, бурлящий людской поток, ужасающий рев, следующие одна за другой впритык машины всевозможных марок, пыль столбом. О былой красоте, умиротворенности и всепоглощающей тишине теперь можно только мечтать. Я нахожу Хамаду ат-Тартуши на его обычном месте — за столиком на площадке возле кафе, где он меня уже поджидает.
Он вышел на пенсию пятью годами раньше меня. Нашему знакомству способствовали преклонный возраст и одиночество. Его старость сразу заметна по морщинам, в чертах лица и голосе, он выглядит старше своих лет. Голова его бела как снег, брови опущены на веки, будто жесткая проволока, взгляд — потухший, и вместе с тем это очень общительный и веселый человек. Он одинок в том смысле, что у него нет друзей. Однако у него есть семья: преуспевающие сыновья служат в разных министерствах, с ним же в его доме на улице аш-Шарфа живет сейчас только жена.
При виде меня ат-Тартуши расплылся в улыбке, обнажив беззубые десны, и прошамкал:
— Привет. С первым днем пенсионной жизни! Да продлит Аллах твои годы.
— Что и говорить, тоскливо, — ответил я ему смиренно.
— По правде, на меня это подействовало сильнее.
— Каждодневные заботы не позволяют предаваться романтическим чувствам.
Он махнул задубевшей морщинистой рукой:
— Ты прав, старина Халим. Как-никак пенсия меньше зарплаты.
— Мне и зарплаты не хватало. А от тех, кто живет на пенсию, до жертв голода в Эфиопии — один-два шага.
Он беззвучно рассмеялся и, переменив тон, предложил:
— Может, попросить нарды?
— Времени у нас теперь сколько угодно, — отвечал я без особого воодушевления.
— Одиночество, вот твоя главная проблема, — произнес он с чувством.
— Да, работа в министерстве отняла полжизни.
— Послушай моего совета: как можно меньше сиди дома.
— Одиночество не только дома, оно и здесь, — сказал я задумчиво, ткнув себя в грудь.
— Ты, я вижу, не расстаешься со своей старой мечтой о женитьбе, — проговорил он улыбаясь.
— А разве возможность уже упущена? — спросил я с грустью.
— Наши возможности в руках всевышнего, но хватит ли у тебя пороху?
— Все сходятся на том, что я намного здоровее своих сверстников, — отвечал я с жаром. — Иногда мне даже кажется, что я вернулся в отрочество. Меня миновали все известные хронические болезни. Из хвороб был только насморк. Зубы целы и крепки, лишь на четыре коренных мне поставили пломбы. Я никогда не нуждался в очках ни для дали, ни для чтения, хотя, признаюсь, в последние годы почти не испытываю прежней любви к книгам. Но, чтобы не сглазить, не буду особенно распространяться. Честно говоря, образование не вытравило из меня веры в приметы.
