Будь то дома или в кафе, его разговоры неизменно вращаются вокруг должностей, постов и штатных единиц. Я учусь прилежно, хотя не делаю особых успехов. Однако я не мучаю себя и не стараюсь занять первое место. Я читаю, развлекаюсь, влюбляюсь. Все мои друзья считают, что моя возлюбленная красива и благонравна. Я люблю ее с каждым днем все сильней и беззаветней. Одержимый любовью и бешеной страстью, я постоянно кружу вокруг нее. Иногда она хмурится и шепчет:
— Будешь долго тянуть, не избежать нам скандала!
В ответ я жалобно бормочу:
— Я испытываю смертельные муки.
Она с укором говорит:
— Мне не нравится, что ты иногда слишком много себе позволяешь. Любовь по своей природе — благородное чувство. Держись со мной так же, как я держусь с тобой.
Она подарила мне свою фотографию, и я хранил ее возле сердца. Благодаря любви я чувствовал себя как никогда счастливым. Но меня переполняли желания молодости, и в отличие от Али Юсуфа я не мог с ними совладать. Он мой самый лучший друг. Мы с ним вместе готовим уроки, попеременно то у него дома, то у меня. Он ниже меня ростом, но красивее на лицо и смышленее. Иногда он объясняет мне то, чего я не понимаю. Он знает больше моего и интересуется политикой. Али Юсуф пылко говорит:
— Я еще увижу новый Египет, в котором не будет ни короля, ни англичан.
Али Юсуф рассказывает мне о новых политических течениях, таких как «Братья-мусульмане»[13], марксисты, «Молодой Египет»[14]. Сам же он остался верен «Вафду». Долгое время он встречался с девушкой-еврейкой, но в начале второй мировой войны она бесследно исчезла. О других его любовных связях мне ничего не было известно. Мне даже казалось, что он вообще не способен на глубокое чувство. Мы вместе поступили на юридический факультет и продолжали вместе готовить домашние задания. Я сказал Маляк:
— Остались считанные годы. Скоро мы начнем новую жизнь.
Маляк все еще живет с матерью, хотя она самая привлекательная из сестер. Она говорит мне:
— О, если бы у меня было законченное образование!
— Тебя тоже прельщает служба?
— А почему бы и нет?
— Но я хочу видеть тебя хозяйкой дома.
Я не оспариваю права женщины на образование и на труд, но предпочитаю, чтобы она была домохозяйкой. Али Юсуф осуждает меня, он считает, что я слишком консервативен:
— Ты, как и твой желудок, не стремишься к новой жизни.
— Не смейся, — отвечаю я. — У меня еще будет новая семья, получше нынешней.
Мы закончили учебу накануне войны и стали, как говорится, «учеными господами». На службе мы не добились высоких должностей. Я — из-за того, что не слишком старался, Али Юсуф — из-за своей политической деятельности. Али приходился родственником господину адвокату Гафару Бархаму, и тот взял его в свою контору. После долгих хлопот отец помог мне устроиться в министерство просвещения. Если бы не проблема с Фикрией и Зейнаб, он бы считал, что выполнил свою жизненную миссию наилучшим образом. Как бы то ни было, наша семья почувствовала себя относительно счастливой. Еще счастливей была семья Баха-эфенди Османа — отца Маляк. Мои визиты к ней после моего вступления в должность приобрели новый смысл. Разговоры теперь велись о будущей совместной жизни, уже без тайных шептаний и любовных намеков. Я говорил, как бы извиняясь:
