– Ах, девочка моя, как мило с вашей стороны! – воскликнула Кэрридж, но видно было, что она ожидала какого-то подвоха.
Силия продолжала развивать предложение: они готовы платить за комнату без пансиона столько же, сколько старик платил за комнату и за пансион, что было на некоторую небольшую сумму меньше, чем то, что они платили в настоящее время за свою комнату – это выяснилось из рассказа Кэрридж о старике; Кэрридж, увлекшись собственным рассказом, неосторожно сообщила, сколько именно платил старик за комнату и пансион; комната была, надо признать, несколько маловата для двоих, но так как Мерфи теперь будет отсутствовать чаще и более продолжительное время, они были бы рады возможности воспользоваться сбереженной таким образом суммой…
– Да?! – вскричала Кэрридж. – Сбереженной суммой, говорите? Правильно ли я вас поняла – вы намекаете на то, чтобы я отправляла господину Квигли, домовладельцу, счет, составленный по прежнему расчету, а вам вручала ту разницу, которая таким образом образуется?
– Ну, конечно, вы возьмете себе законно положенные вам комиссионные…
– То, что вы предлагаете, – просто оскорбительно! – возмутилась Кэрридж, одновременно лихорадочно раздумывая над тем, как бы все повернуть так, чтобы сохранить достоинство и при этом получить хоть и небольшую, но все же выгоду.
– Почему оскорбительно? Потеря для господина Квигли будет настолько не существенна, что он никак от нее не пострадает. А вы – вы жертва обстоятельств. Вам ведь тоже надо как-то жить. Мы делаем вам одолжение, а вы – нам.
Профессиональное умение Силии убеждать несколько притупилось за время ее общения с Мерфи, но в тот момент это умение вдруг приобрело прежнюю остроту не от того, что она оказалась охваченной желанием добиться успеха там, где он потерпел поражение – ведь и он пытался договориться о чем-то подобном с Кэрридж, – а от того, что ей почему-то неизъяснимо сильно хотелось перебраться в комнату, которую раньше занимал старик.
– Все, что вы говорите, само по себе не лишено основания, – горделиво произнесла Кэрридж, – но видите ли, тут дело принципа, понимаете, речь идет о принципиальных соображениях!
На ее лице изобразилось выражение глубочайшей сосредоточенности; в нем можно было усмотреть даже нечто болезненно-страдальческое. На то, чтобы приспособить такую сделку к ее принципам и пониманию чести и бесчестия, требовалось некоторое время, небольшая молитва и даже, возможно, медитативное размышление.
