Грань, которая в былое время так явно отделяла для нее понятия «гордость» и «унижение» ныне была размыта. Попытаться снова, не желая расстаться с верой, нарваться на пренебрежение — или оттолкнуть былое и тем предать себя и другого?
— Почему я не могу просто верить или уж просто не верить? — спросила она голосом, надломленным и горчащим. И знала уже, что совершит еще попытку… неизвестно, последнюю ли.
* * *
Кресла, обтянутые коричневым плюшем, казались обманчиво мягкими. А на деле довольно-таки твердые сиденья, не для того предназначены, чтобы лентяи просиживали штаны. Так и мы сами, подумал похожий на легкоатлета брюнет с глазами, под которыми залегли тени усталости. Он задумчиво помешивал ложечкой сахар в чашке с очень крепким кофе. Собеседник, сухопарый седой мужчина с ястребиным носом и тусклым взглядом, покосился на чашку с кофе неодобрительно — такое пить, только если мечтаешь посадить сердце.
Брюнет говорил, а рука с ложечкой двигалась будто совсем независимо:
— Я все же не думаю, что молодежь стравливают сознательно. Горячие головы всегда найдутся, очень горячие… а вот остыть им никак не дают.
Покосившись на вторую, уже пустую чашку кофе, вынул из папки листок, протянул собеседнику.
— Это…
Седой скользнул глазами по странице, перевернул, обнаружил вложенные фотографии. Внимательно рассмотрев, кивнул.
— Значит, они наконец что-то сообразили. Никогда не думал, что от древностей может быть польза.
— Польза? — брюнет, фамилией Войта, глотком выпил содержимое чашки, продел палец в ее ручку, всмотрелся в дно, будто решил погадать на кофейной гуще. — Я бы предпочел водородную бомбу. Вот-вот будет взрыв, прости за каламбур. Мы не одни умники, чтобы следить за «Рубином». Такие вот гении сначала изобретут что-нибудь изобретут, потом радостно раззвонят об этом на весь мир, а потом будут растерянно плакаться — как же так, мы хотели всего-то осчастливить человечество! Если слух просочится в прессу, то в городе поднимется паника, а помахивая перед окружающими такой вот колбой с изобретением, или не колбой, а что там у них, особо сообразительные смогут диктовать свою волю. Люди же склонны к панике даже по пустякам. Лучше пусть я прослыву параноиком, чем Лаверта превратится в кладбище или взлетит на воздух.
Ему ответом был шорох тонкого картона.
— А, вот. Отчим этого пацана. Обычный археолог, не связан с лабораторией Лойзы, но все-таки эти двое товарищи, долго были коллегами по раскопкам. — Седой всмотрелся в фотографии. — Нет, все же не думаю, что эта ниточка куда-нибудь выведет.
