На траве, съёжившись, замер пыльный облысевший кот с необыкновенно большими ушами и тонким вытертым хвостом. Внимательно глядел на людей. Удирать не собирался.
Кот настолько был худ и несимпатичен, что не понравился даже Гарьке.
Леонид Аркадьевич и Гарька, разочарованные, пошли домой покупать у молочницы молоко. Кот побрёл за ними: очевидно, он прекрасно понимал, что такое молочница.
В кухне Леонид Аркадьевич налил коту большую банку молока.
Кот расстелил свой длинный хвост и принялся за молоко.
Вылакав его, отошёл от банки и, забравшись под стол, завалился спать. Живот настолько вздулся, что не было видно даже головы.
— Экая бесцеремонность! — сказал Леонид Аркадьевич, разглядывая через очки кота.
— Пусть останется пожить, — предложил Гарька. — Мышей распугает.
— Хорошо, — ответил Леонид Аркадьевич, снимая очки и готовясь продолжать бритьё. — Пусть останется.
К вечеру кот вышел из-под стола, дерзко, во весь рот зевнул, потянулся на своих высоких, худых ногах («сделал верблюда») и отправился осматривать дом.
Он обнюхивал мебель, пристально и долго смотрел в поддувало печки, наставив туда усы и брови, дважды прикоснулся носом к метёлке, а когда добрался до комнаты Леонида Аркадьевича, то заглянул в чемодан.
Чемодан стоял на полу, крышка была открыта.
Кот случайно толкнул её, крышка захлопнулась и захватила голову.
Кот заорал, пытаясь освободиться.
На шум прибежали Гарька и Леонид Аркадьевич и вызволили его.
Он весь растопорщился, шипел, ругался и долго брезгливо тряс лапами.
Вообще кот оказался очень крикливым и обидчивым.
За большие уши Леонид Аркадьевич и Гарька окрестили его Ушастиком.
Леонида Аркадьевича всё больше увлекала вольная, ни от кого не зависимая жизнь в Черёмушках.
Галстук, резинки для рукавов и даже косточки от воротничков лежали в чемодане нетронутыми: Леонид Аркадьевич разгуливал в рубашке с расстёгнутым воротом, с подвёрнутыми рукавами.
Арабские и персидские книги были оставлены в покое.
Леонид Аркадьевич с любопытством постигал премудрости варки лапши или капустника, приготовления салата из помидоров и огурцов, ухода за керосинкой.
Приятно было плотничать, малярничать, пилить дрова.
Общение с Гарькой пробудило в Леониде Аркадьевиче лучшее, что было когда-то у самого в детстве.
И он теперь часто подумывал о том, что каждый человек до глубокой старости должен сохранять в душе частицу детства, частицу той поэзии и счастья, которое в детстве бывает во всём: в круто посоленном куске житного хлеба, в игре в лапту или чижика, в разгуливании босиком по росистой утренней траве, в кислых, ещё зеленоватых яблоках, в подслушивании в лесу птичьих разговоров…
