– Вот тебе, – сказала она, – для начала, а погадаешь – еще будет.
При виде денег гнев старухи смягчился и даже очень скоро вовсе прошел. Жадным движением протянула она руку к монете и цепкими пальцами захватила ее.
– Ну, быть уж, видно, по-вашему. Кому из вас ворожить-то? – спросила она.
– Ей, – ответила карлица и кивнула на Марью Даниловну.
– Что ж ты так закутана, моя красавица? – проговорила старуха. – А, впрочем, это твое дело! Давай сюда руку-то.
Марья Даниловна молча протянула руку.
Старуха долго глядела на ее ладонь, повернула ее к свету костра, быстро окинула взором всю фигуру молодой женщины, сомнительно покачала головой и глухим голосом проговорила:
– Что я вижу, что вижу-то!
– Ну, что? – задрожав спросила Марья Даниловна. – Говори же, старая!
– И скажу, на все свое время. А ты не торопись. Все ли говорить?
– Все, без утайки, – чуть слышно проговорила Марья Даниловна.
– Ну, так слушай же.
И старуха начала свое предсказание.
– Вижу то, вижу то, что, моя милая боярышня… всю судьбу твою вижу. Быть тебе счастливой и богатой, да в почете у многих. Красотой своей многих-многих смутишь ты и будешь любить, красавица моя, и будешь любима…
Марья Даниловна слушала эти предсказания без особенного интереса; она хотела узнать что-нибудь более определенное, менее общее, и она ясно чувствовала, что цыганка чего-то не договаривает.
– Ты скрываешь от меня что-то, – сказала она. – Видно ли еще что? Говори прямо!
– Видно, – ответила цыганка, – только, краля моя, такое, что сказать негоже.
– Говори, старая, я ничего не боюсь.
– Ну, а не боишься – тем и лучше.
Она опять взглянула на ее ладонь.
– Веку тебе ненадолго хватит, а только будешь очень счастлива…
– Еще что?
– Почитай все. Есть еще одно…
Цыганка со страхом осмотрелась, понизила голос и сказала Марье Даниловне:
– Нагнись-ка ко мне. Вот так. Полюбит тебя самый великий человек, ростом он выше всех людей и лицом красавец.
Марья недоверчиво засмеялась.
Внутренняя радость охватила ее, но, вместе с тем, по душе ее прошел холодок, и в сердце ее забралась тревога.
Между тем старуха продолжала смотреть на руку и порой, отводя свой взгляд от ее ладони, всматривалась в закутанную фигуру Марьи Даниловны.
Спустя немного в глазах цыганки появился зловещий огонек.
Чуть слышно она прибавила:
– Дорого обойдется тебе его любовь… головой заплатишь за нее.
Марья Даниловна вздрогнула.
– Я не понимаю тебя, – смущенно проговорила она и вдруг, чтобы придать себе бодрости, рассмеялась громко и весело и затем живо продолжала: – Видно, врешь ты все, старая…
