Вновь обретя способность двигаться, Измаил попытался скосить глаза и так изогнуться, чтобы дать ей понять, что хочет, чтобы его развязали. Она нахмурилась — выражение ее лица показалось ему очень милым — и некоторое время помедлила, решая, стоит ли пойти ему навстречу. Потом поднялась и с улыбкой перерезала его сплетенные из травы путы. Он медленно встал, растирая руки, а потом нагнулся, чтобы сделать то же самое с ногами. Девушка отпрыгнула назад, сжав в руке нож, но минуту спустя поняла, что надо либо караулить его с ножом в руке всю дорогу, либо оставить это занятие. Она сунула нож в кожаные ножны на поясе и повернулась к нему спиной.
Измаил вскарабкался на растение, согнув стебель под углом сорок пять градусов к земле, и окинул взглядом джунгли.
Везде, насколько хватал взгляд, простирались заросли — растительности не было лишь на вершинах холмов вдали — по-видимому, очень высоких. Весь этот лес подрагивал, словно от страха. Он и сам устал от постоянной тряски и смутного, неослабевающего беспокойства вызванной ими легкой тошноты.
Девушку это явно не беспокоило; видимо, она с рождения привыкла к таким колебаниям почвы.
Джунглей не было только справа от него. Там простиралось мертвое море, колыхаясь, словно живое.
Небесные акулы улетели. На западе вдали виднелась легкая красноватая дымка, — видимо, еще одно скопление планктона, влекомое ветром. Вместе с ним появятся новые небесные чудовища — и акулы, наверное, тоже.
Огромное красное солнце спустилось пониже, но ему предстояло пройти еще четверть своего пути по небу. Стало еще жарче, и снова захотелось пить. Пить он опасался — ведь это значило на четверть часа стать совершенно беспомощным. К тому же кто знает, каково будет суммарное действие нескольких порций наркотика? Пока он не чувствовал ни головной боли, ни особенной вялости, ни других тревожных симптомов.
Измаил взглянул вниз, на девушку. Она залезла внутрь гигантского листа, похожего на гамак, растянутый между двумя толстыми стволами, и улеглась там, явно собираясь поспать.
"Интересно, — подумал он, — надо ли мне стоять на страже, пока она отдыхает, или она считает, что я, само собой разумеется, заползу в один из листьев рядом с ней и тоже засну?" Раз она не показала ему, что он должен делать, — значит, это ее не волновало. Однако такая беззаботность была ему непонятна. Здесь было достаточно опасностей, о которых он уже знал. А сколько тех, что ему еще неизвестны?
