Элис принесла воду в картонном стаканчике, который тут же потек.
– Пейте скорее, – посоветовала она, – а то обольетесь.
Вода, как и следовало ожидать, оказалась тепловатой.
– Я только что разговаривал с Бреннером, – продолжал Питерсон. – Он сказал, что вы стали миллионером. – Ухмылка тронула его губы.
– Насколько я понимаю, вам это чувство знакомо, – заметил я не без ехидства.
– Ай да Купер! Один-ноль в вашу пользу. Впрочем, существует некоторая разница между моим новоприобретенным состоянием и вашим.
– Какая же?
– Мое не делало меня потенциальным убийцей.
Я поморщился:
– Не забывайте про мою голову и собственную теорию, что напряжение усиливает боль.
– Я говорю серьезно.
– А мне наплевать, серьезно вы говорите или нет, Питерсон. В высшей степени наплевать!
– Вы сказали, что не убивали своего брата. Теперь мне придется кое над чем задуматься.
– Держу пари, вы сейчас этим со мной поделитесь.
– Вы любите врать?
Я засмеялся, поскольку ничего другого мне не оставалось.
– Встаньте на мое место. Я не имею ни малейшего представления о ваших отношениях с братом. Может быть, вы его ненавидели, может, он был сукиным сыном, откуда я знаю? Но у меня есть точные сведения, что в вашей семейке была куча нацистов, и одному богу известно, что еще спрятано у вас в чулане.
– Не куча, а один нацист, – поправил я.
– Я также знаю, что вы находились в доме в то самое время, когда, по всей вероятности, был убит ваш брат. Теперь оказывается, что по завещанию вы после его смерти получаете целое состояние, что, вполне логично, ставит вас в положение первого подозреваемого в убийстве.
– Не могу с этим спорить, но повторяю: я Сирила не убивал.
– Да верю, верю. Должно быть, так оно и есть. Но вам ясно, в каком затруднительном положении оказался я? Вы понимаете, какая теперь передо мной стоит дилемма?
Я отложил бутерброд, оставил недопитый кофе и поднялся.
– Сядьте, сядьте, – примирительно сказал Питерсон. – Я должен выложить, что меня волнует. Мне это просто необходимо. Никогда не обращался к психиатру, но всегда был несдержан, крайне импульсивен. Не могу не выложить все, что на уме. Мою жену это приводит в бешенство. Она у меня психолог. Ну ладно, садитесь и не напускайте на себя такой оскорбленный вид. Будет только хуже.
Он порылся в ящиках стола, нашел одну из своих тонких сигарок, щелкнул золотой зажигалкой «Данхилл», затянулся и откинулся на спинку кресла.
– Есть, конечно, и другие предположения. Как в отношении тех двоих, что подстерегали вас на шоссе? Пока я не вижу никакой связи между покушением на вас и убийством вашего брата, за исключением одного: вы – братья и оба стали жертвами насилия в течение суток, плюс-минус пара часов. Однако тут перед нами возникают большие «но»… Например, кто мог знать о вашем приезде и о приезде вашего брата? Из-за чего кому-то потребовалось убрать вас обоих? Я крепко над этим думал, но ничего не придумал. Ничего. Слишком много неизвестных. – Он сокрушенно покачал головой, видимо удрученный тем, что впустую затратил столько усилий. – Прежде всего, почему приехал ваш брат? Вот что меня бесит! Неясно также, зачем ему понадобилось вызывать вас сюда. Не знаем мы, и ради чего он летал в Буэнос-Айрес. Я спрашивал об этом Бреннера. Он ответил, что, насколько ему известно, у вашего брата нет никаких деловых интересов в Буэнос-Айресе, да и вообще нигде в Южной Америке.
