— Года два.
— И отец там живет?
— Отец умер.
— О… С матерью хорошо живете?
Гай ответил, что да. Вкус виски, хотя Гай и не любил его, на сей раз был ему приятен, потому что напомнил об Энн. Если она пила, то шотландское виски. Виски было, как Энн — золотистое, полное света, созданное по законам искусства.
— А где вы живете на Лонг-Айленде?
— Грейт-Нек.
Энн жила на Лонг-Айленде, но много дальше.
— Я зову свой дом псарней, — продолжал Бруно. — И вокруг все заросло «собачьим деревом»,[1] и у всех в доме, вплоть до шофера, есть что-то собачье. — Он внезапно рассмеялся с видимым удовольствием и снова склонился над едой.
Теперь Гай видел только макушку его узкой головы с негустыми волосами и выдающийся вперед прыщ. На прыщ Гай не обращал внимания до того момента, как Бруно заснул и запрокинул голову, но теперь он казался ему чудовищной и неприятной вещью.
— А почему так? — поинтересовался Гай.
— Да взять отца. Скотина. А вот с матерью у меня тоже всё о'кей. Через пару дней она тоже приедет в Санта-Фе.
— Это хорошо.
— Еще как, — произнес Бруно таким тоном, словно спорил с Гаем. — Нам хорошо с ней. Посидим, поболтаем. Играем в гольф. Даже на вечеринки ходим вместе. — Он засмеялся — полузастенчиво, полугордо и вдруг сделался робким и молодым. — Вам это кажется смешным, да?
— Нисколько, — ответил Гай.
— Мне хочется иметь собственные деньги. Знаете, в этом году у меня должны были бы быть свои доходы, но папаша не хочет позволить мне иметь их. Он кладет всё в свой карман. Вы не поверите, но у меня сейчас меньше денег, чем когда я ходил в школу, на всё оплаченное. Я вынужден всякий раз просить сотню долларов у матери. — Он улыбнулся.
— Нужно было позволить мне оплатить счет.
— Да нет! — протестующе сказал Бруно. — Я к тому, что мало хорошего, когда тебя грабит собственный отец. Причем это даже не его деньги, а деньги семьи моей матери. — Он остановился, ожидая реакции Гая.
— А что, ваша мать не имеет никаких прав?
— Он поставил собственное имя на бизнес, когда я был еще ребенком! хрипло воскликнул Бруно.
— А-а. — Гай подумал о том, сколько же людей встречал Бруно, оплачивал счета и рассказывал им эту же историю про своего отца. — А почему это он так?
Бруно недоуменно развел руками, а затем сунул их в карманы.
— Я же сказал, что он скотина. Он гребет под себя что только может. Теперь он говорит, что ничего мне не даст, потому что я не хочу трудиться. Но это ложь. Он считает, что мы с матерью слишком хорошо живем, и только и думает, как бы нас урезать.
