Молюсь о красноармейцах из чапаевской дивизии, что когда-то штурмовали Верхотурье и погибли при штурме, и их рассыпавшаяся, почти стёртая до земли могила всё еще белела на краю леса.
Молюсь об убитых колчаковцах, погребенных у елового бора. Не осталось от них ни кирпича, ни могилы — только стёртый заросший травой бугорок.
Молюсь о тех острожниках, которые двигались с запада на восток, по Верхотурскому тракту, гремя кандалами, уходили в невозвратную сибирскую ссылку.
Молюсь об уральских и сибирских полках, которые в своих полушубках и валенках катили в эшелонах на запад, на московский фронт, и прямо с колёс, из вагонов шли в атаку, отбивая нашествие немцев.
Молюсь о государе императоре, который здесь, на Урале, положил на страшную плаху свою мученическую голову. Он не в полковничьем мундире, в каком принимал парады гвардейских полков. Не в горностаевой мантии, в которой венчался на царство в Успенском соборе Москвы. Я вижу его, стоящего в длинной белой рубахе, ниспадающей до самых босых его ног.
Молюсь об Иосифе Сталине, создавшем индустриальный Урал, сковавший победные танки, пустивший в небо войны победные самолёты. Вижу генералиссимуса. Не того, что когда-то, в двадцать четвёртом, стоял в курчавом от инея полушубке на деревянном мавзолее у гроба Ленина. И не того, что в сырой шинели с мавзолея рокотал в микрофон, провожая в сражения полки сорок первого года. И не того, в блистательном мундире с бриллиантовой звездой Победы, что принимал парад, глядя, как рушатся у его ног штандарты немецких дивизий. Вижу Сталина в рубище, перепоясанного грубой верёвкой, стоящего босиком на снегу.
Моя молитва долгая, огромная, слёзная, исполненная непонимания и любви.
Доколе России идти её крестным путём, обливаясь слезами и кровью, к неведомой, запредельной, непостижимой разуму цели? Доколе звучать печальному погребальному колоколу?
Непостижима русская тайна. Непостижима русская беда. Непостижим бесконечный русский путь через пожары, могилы и войны.
Но вот по стенам тёмного храма полыхнул, побежал Благодатный огонь. В тёмном куполе ожила и озарилась старинная фреска, и Христос в сиянии и блеске сошёл с креста и встал среди нас на гранитные плиты храма.
И все здесь стоящие обратили к Христу свои изможденные, тоскующие, исполненные веры и любви лица, обнялись и одарили друг друга идущими от сердца лобзаниями.
Я вижу, как христосуются колчаковский офицер и чапаевский конник. Как по-братски протягивают друг другу руки убитый беглец Гулага и настигший его жестокий охранник. Как троекратно в уста целуют друг друга царь Николай и Иосиф Сталин.
