Вновь запела труба, но на сей раз трели ее были нежны, зовущи.
«Расходитесь, почтенные мужи, — звенело серебро, — возвращайтесь в свои лавки и мастерские, в пекарни и харчевни; пусть каждый из вас займется своим делом, и да пребудет с вами благодать Вечного! Оставайтесь на месте, прекрасные женщины Новой Столицы, — переливалось в воздухе серебро, — ибо так угодно владыке!»
Словно волна пробежала по коленопреклоненной толпе.
Горожане поднимались, отряхивали брюки и платья. Мужчины, пятясь и кланяясь, отступали к стенам домов и торопливо, бочком-бочком исчезали в проулках. Дамы охорашивались, расправляли пышные юбки и, откинув вуали, кокетливо закручивали локоны за ушки. Некоторые прелестницы, по молодости лет балованные, а потому вольнодумные, пытались улизнуть вслед за мужчинами, но не тут-то было: окрыленные надеждою отцы и супруги удерживали строптивых локтями и щипали их за бочок, раздраженно шипя: «Не ерепенься, дура, не убудет от нас за разок-то. А ежели даст Вечный счастья, ноги тебе мыть буду! — И, подумав, добавляли: — И воду пить!»
Право на Выбор есть Право на Выбор.
Тут уж не до целомудрия…
В царствование нынешнего владыки — жизнь! здоровье! сила! — не часто выпадает простонародью такой случай. Всезнающая молва уверяет: Император хоть и молод, хоть и хорош собою, однако, в отличие от батюшки, покойного Гьона Целомудрика, за глаза прозванного Жеребищем, не сластолюбив, чем весьма огорчает ухоженных дворцовых красавиц. Похоже на правду! Ведь за девять лет лишь дважды пользовался он Правом на Выбор, а по достоверным слухам, подумывал даже его и отменить.
Однако — не отменил, ибо даже низшие из верноподданных имеют право на толику монаршей милости, и семейство избранницы обретает ее с лихвой: купцам — льготы, ремесленникам — дворцовые заказы, шляпы со значком в виде лихо закрученного рога, указывающие на особый статус обладателя, и обряд посвящения Вечному первого ребенка, рожденного после Дня Выбора, в личном святилище Императора.
Какой почет! Какая слава! Какой явный знак благоволения Вечного! Какая возможность утереть нос кичливым соседям и удачливым конкурентам!
Вот и стоят милые дамы по обочинам, сидят в носилках, выглядывают из крытых лектик, и каждая норовит так повернуть свое хорошенькое (или не очень) личико, чтобы владыка увидел его в самом выгодном ракурсе, и только окошечко одного-единственного, строгого — ни украшений, ни гербов — чернолакового паланкина по-прежнему завешено неподвижной тяжелой тканью.
