— Та оно, конечно, — чесали затылки господа хорошие.
На первых порах в подобных стычках, — если не было поблизости Сашка, если не оказывал поддержку Судья, — победителем обычно оставался Растяжной. Сторублевка в кулаке многим понятнее, чем самые благие намерения.
И Тимошу оставалось только потом перебирать в уме сказанное, решать и перерешать, доискиваться причин поражения, всю ночь напролет думать о своем неразумии, о странной особенности людей, — хороших, честных людей, — неумении отличить черное от белого, доброе от злого.
Как доказать им, что день — есть день, солнце — есть солнце, а подлость — есть подлость?
Почему побеждает лукавый Растяжной, а искренний Тимош терпит неудачу?
Почему люди охотней поддаются плохому, чем хорошему, почему так доверчиво и легко ловятся на любую нехитрую удочку?
Что сильней — добро или зло?
Как сделать так, чтобы добро стало сильным, чтобы оно победило?
Ни добрыми намерениями, ни красивыми словами тут не поможешь.
На левадку Сашко пришел не один, вперевалку следовал за ним Коваль в нахлобученной на глаза меховой шапке. Лето и зиму щеголял он в этой шапке, так же, как лето и зиму таскал кожушок — хоть на плечах, а хоть под рукой.
— Ну, вот теперь нас трое. А три это уже компания. Сам бог троицу любит. Непременно так и является: бог отец, бог сын и бог дух святой.
Тимош вспомнил о боге с хвостом и помрачнел:
— Это кто же дух святой? Ты, что ли?
— Сейчас проверим. Кто единым духом кружку опрокинет тот самый и есть. Пошли.
Привел Сашко приятелей в пивнушку, опрокинули для начала по кружке, ни о чем особом не толковали, так просто про свои рабочие заводские дела. О юношеских днях вспомнили, о девчатах, которые славились некогда на весь околоток.
Думали уже расходиться, подсел еще паренек незнакомый Тимошу.
— Ну, теперь, значит, нас четверо, — представил новичка Сашко, — это парень из упаковочной. По имени Сергей Колобродов. По броду бродит, к нам не переходит.
Колобродов молча нехотя цедил теплое пиво.
— Четыре, это уже совсем хорошо, — продолжал Сашко, — все кругом на четыре стороны строится. Так и мы на четыре сторонки разойдемся, каждому своя сторона.
Колобродов цедил пиво, не поднимая головы. По-прежнему разговор был незначительным, общим. Вскользь Сашко бросил:
— Женьки «Старенького» остерегайтесь. Опасайтесь подобных новоявленных пролетариев. А Растяжной, по-моему, отъявленная шкура. Да и Кувалдин недалеко ушел.
— Насчет Кувалдина, полагаю, смогу рассказать товарищам, — встрепенулся Колобродов.
