— Красивый парень. Ты догадываешься об этом?
Тимош не ответил.
— Красота — это милость и торжество природы. Это замечательно, — проговорила она, усмехнувшись, — но это и очень хлопотливая милость. Прости, что я говорю банальные фразы. Но кто-то должен сказать тебе рано или поздно. Хуже, если придется убедиться самому. В мужчине мужества должно быть примерно в сто раз больше, чем красоты. Это необходимо для спокойной нормальной жизни, успешного труда, положения в обществе и политике.
— Зачем вы это говорите?
— По глупости. Женщины глупы, ты это уже заметил?
Тимош молча смотрел на нее.
— А теперь, в результате всего сказанного, нам придется заняться самоваром. Бабушка с самого утра в очереди за хлебом. У нас тут ужасно трудно, Тимош, спичек не достанешь. Бедная бабушка измучилась, — и пока разжигала самовар, она расспрашивала о Моторивке, о Матрене Даниловне, о связи с военным городком.
— Тебе придется проведать Матрену Даниловну, — проговорила Агнеса таким тоном, точно приказывала, — не побоишься появиться в Моторивке?
— Не понимаю, о чем вы говорите…
— Вот это хорошо. Через день поедешь. Только, разумеется, не в этом наряде, — подумав, она продолжала, — а что этот Мотора-гончар приличный человек?
— Да я его и не разглядел, темно было. Голос ничего, добрый.
— Ну, раз добрый, значит всё хорошо. — И вдруг почему-то спросила. — Книги читаешь?
— Какие книги?
— Ну, всякие. Пинкертона, например. Или политическую экономию?
— Читал.
— Что: Пинкертона или политическую экономию?
— И то и другое.
— Прекрасно. Разнообразие — залог широты кругозора. А еще что читал?
Тимош, как тогда, в памятный день встречи на реке, перечислил все прочитанные книги, кроме одной, бережно спрятанной в сердце.
— Про Спартака, Парижскую коммуну. Про разные виды Дарвина.
— Ну и как, разобрался в видах?
— А что ж тут разбираться. Все произошли от обезьяны.
— Ты, я вижу, вундеркинд.
— А что это такое?
— А это дитя, которое превосходно играет на барабане, не имеет представления ни о чем другом.
— Вы всё загадками, говорите.
— Я уже сказала: женщины глупы и хитры до невыносимости. Будь добр, отнеси самовар в комнату, на стол.
Разливая чай, Агнеса не прекращала расспросов, заставила, как на экзамене изложить всё, что знал Тимош о Парижской коммуне, о третьем сословии, о конвенте и вдруг спросила о социал-демократической партии, ее задачах и программе и о положении на их — шабалдасовском — заводе.
— Ну, тут ты разбираешься. Извини, пожалуйста, но меня крайне поразила твоя, не свойственная возрасту, наивность в некоторых вопросах. Не обижайся. Кроме всего прочего, я — как все женщины, — ужасно болтлива. Бери сахар. Не жди, чтобы тебе предлагали. Я нетерпелива. Ну, вот, теперь перед тобой полный портрет невесты твоего брата. Что ты скажешь обо мне Прасковье Даниловне?
