Фоном служил сам шато — я сразу узнала его — окруженный полями, на которых паслись крохотные ягнята. За ним простирался лес, в котором охотились другие мужчины, вооруженные луками и стрелами. Один из них играл на каком-то струнном инструменте. Доминировали в изображении красные цвета, однако луч моего фонарика высветил в темноте извивавшиеся по всей картине виноградные лозы, синих, белых и зеленых птиц, летавших среди деревьев и вокруг людей. Над аркой друг на друга взирали два обнаживших клыки леопарда.
Справа от меня на стене внешнего помещения, в котором я находилась, были изображены трое людей, сидевших в креслах, глядя прямо перед собой. Перспективу нельзя было назвать реальной, однако лица выглядели очень правдоподобно.
— Мои отец и мать, — пояснил Годар, проследив направление моего взгляда, — и с ними мой дед. Вам нравится?
— Это… необычайно, — согласилась я.
— А разве нет? Сделано по подобию этрусских подземных гробниц, какие, например, найдены в Тарквиниях. Фрески, конечно, современные, однако я попытался придать им подлинный облик.
— Вы сами нарисовали все это?
— Конечно, — ответил он. — Моя собственная идея.
— Но ведь это гробница! — воскликнула я.
— А почему, собственно, нет? Я долго не протяну. И она помогает мне скрашивать последние часы жизни. Я начал работу, когда еще мог стоять, но как видите, — он указал на голую стену, — мне нужна помощь. Кстати, а вы не умеете рисовать?
— Я не наделена абсолютно никакими талантами, — призналась я, должно быть, впервые произнося правдивую фразу со времени своего появления здесь.
— Жаль, — проговорил он. — Я поднимусь первым, а вы — если это не затруднит вас — привяжите к креслу веревку, когда я спущу ее вниз.
— Теперь о Беллерофонте, — сказала я, выбравшись из подвала.
— Я не могу продать его вам, — сказал он. — Я понимаю, что должен это сделать, но не могу. Только не вам. Не человеку, который повезет меня в Вельсна и Фанум Вольтумна.
— Сколько времени потребуется вам, чтобы передумать? — спросила я.
— Передумать я не могу, однако мне нужны полторы сотни тысяч долларов. И все. На эти деньги я смогу нанять фургон, покрыть расходы на завершение собственной гробницы и помещение меня в нее. Видите ли вы здесь что-либо, за что можно заплатить подобные деньги?
— Гидрия с химерой, — проговорила я.
— Нет-нет! — воскликнул он. — Все что угодно, но только не гидрию. Она станет последней вещью, с которой я расстанусь. Как насчет храмового фриза? Броская вещь, не так ли? Отдам ее за сто пятьдесят тысяч. Она стоит этих денег, вы это знаете.
