–Саня, успокойся. Завтра все равно уходим в последнюю вылазку. Не пори горячку! – Песцов положил руку на плечо другу. Тот скинул ее и направился к тумбе Соколова.
–Вот это ты правильно! – просиял тот. – Вот увидишь – фигню городите. Не брал я тушенки этой сраной!
–Вот именно – посмотрим! – Лопатин склонил голову набок, наблюдая, как сержант приближается к тумбе. Страдивари остановился, посмотрел на приятелей и открыл дверцу. В тиши казармы зазвенели выпавшие пустые банки.
–Сука! – взревел Лопатин и вскинул пистолет.
–Пошел на хер, это не я! – заверещал Соколов и поднял автомат. Грохот выстрелов бросил остальных на пол. Лопатин прыгнул вперед, с исступлением давя спусковой крючок. Стрельба окончилась также быстро, как и началась. Лопатин, прошитый автоматной очередью, тяжело повалился на пол, а Соколов сполз вдоль тумбы Бутылина и сел, прижимая окровавленные ладони к животу.
–Пиздец… – резюмировал Падланов, и убрал прикрывающие голову руки. – Просто пиздец…
–Лопата? – Устин окликнул приятеля.
–Ребята, я не брал этой тушенки, – проскулил Соколов. – Ну бля буду – не брал.
Страдивари подошел к Лопатину и пнул того ногой. Затем обернулся на скулящего раненого.
–Не брал… – прохрипел тот.
–Сокол? Антон?! – Левченко бросился к приятелю, но у того горлом пошла кровь и солдат уткнулся головой в койку.
–Мертв…
–Вы спятили. Из-за трех паршивых банок тушенки?! – Песцов, сжимая в руках винтовку, поднялся на ноги. – Мозги протрите! Вы чего делаете? Это всего лишь еда!
Ему не ответили. Солдаты угрюмо смотрели на трупы своих товарищей.
–Что за стрельба? – ворвался в комнату Николаев.
–Отбой… Мы нашли банки, – бросил ему Страдивари.
–Сокол? Лопата? Что стряслось?!
–Помолчи, – буркнул Устин.
–Если Сокол не брал, то что банка делала у него в тумбочке? – холодно поинтересовался сержант.
–Подкинули, – с трудом произнес Левченко и с прищуром оглядел друзей. Бывших друзей. В проеме остановились Бутылин и Семичев, оба с недоумением уставились на труп Лопатина.
–Вы сошли с ума! – Песцов попятился к двери. – Просто спятили.
В полной тишине солдаты мерили друг друга подозрительными взглядами. Безмолвие давило на виски, заставляло звенеть воздух, крошило нервы.
Словно гром с неба пелену молчания разорвал рвотный позыв. Яна-дурочка склонилась над полом и откашливала полупереваренную пищу. Полупереваренную тушенку.
–Сучка тупая! – взвыл Устин и схватился за пистолет.
–Отставить! – рявкнул сержант и бросился к девчонке. Склонившись над блюющим ребенком, он дождался пока она откашляется и, прижав к стенке, спросил:
